Выбрать главу

Олонецкий недруг Державина Тутолмин, конечно, видел в этой сенсации тщеславные потуги Гаврилы Романовича — и всюду язвил по этому поводу. Княгиня Дашкова с раздражением отнеслась к неожиданной славе Захарьина. Екатерина Романовна считала себя монополисткой российского просвещения — вот если бы Державин ей первой прислал эту речь — тогда другое дело… А так, по словам княгини, получилась «дурно сыгранная комедия посредством однодворца».

И всё же не зря корпел Державин над «экспромтом» Козловского самородка! В очередной раз ему удалось порадовать императрицу. Недруги ворчали, а Державин не дремал, он уже добивался трёхсотрублёвой пенсии для Захарьина, хотя не рекомендовал Гудовичу привлекать к административной работе глубоко пьющего человека. Захарьина хотели видеть в Петербурге — но он беспробудно праздновал успех своего выступления, путешествуя по гостеприимным усадьбам Тамбовщины.

Нет, Захарьин не был фиктивным литератором! Жалованье позволило ему сводить концы с концами, и после знакомства с Державиным он написал свои лучшие книги, хотя и пил подчас беспробудно. Одна из книг Захарьина получила всероссийскую известность — это «Арфаксад, Халдейская вымышленная повесть». Поговаривали, что Захарьин написал эту повесть в доказательство своих способностей, когда узнал, что многие сомневаются в его авторстве знаменитой речи… Державин прочитал эту книгу и порадовался за своего выдвиженца.

Буйная фантазия однодворца породила и другую повесть в экзотическом вкусе: «Приключение Клеандра, храброго царевича Лакедемонского и Ниотилды, королевы Фракийской». Поклонником литературных талантов Захарьина стал адмирал Мордвинов. Последние годы жизни Захарьин провёл в Николаеве, пользуясь покровительством адмирала. Бесприютный русский литератор отогрелся на берегах Южного Буга, отдохнул в сытости и покое…

Начальство не могло не оценить, что Державин в Тамбовской губернии показал себя усердным сеятелем просвещения. Малые, двухклассные народные училища открылись в Козлове, Моршанске, Липецке, Шацке, Елатьме, Лебедяни, Спасске, Темникове… О таком просветительском размахе Фелице не стыдно было написать и Дидероту. Не хватало учителей: не выписывать же их из Петербурга! Державин попросил архиепископа Феодосия прислать семинаристов для преподавания в уездных городках. Но даже в семинарии студентов не хватало! С горем пополам нашли нескольких кандидатов в учителя. Роменский на скорую руку позанимался с ними в тамбовском училище — и молодые учителя отправились сеять разумное, доброе, вечное.

Крупнейшим из уездных училищ стало Козловское. Несколько учителей, почти 70 учащихся — это серьёзно. Но Державин, посетив Козлов, приметил, что учатся в основном дворяне. А что же купечество? И науки постигать не желают, и рублишком не помогают. Державин пытался повернуть торговый люд лицом к просвещению. Но купцы поймут необходимость образования лишь через полвека, когда в русской глубинке появится немало меценатов просвещения. А тут… Едва завершится губернаторская трёхлетка Державина — и уездные училища придут в упадок.

В державинском Тамбове публика аплодировала одной из первых комических русских опер — «Ямщики на подставе». Музыку написал Евстигней Фомин, а либретто — Николай Львов, о котором Державин не забывал никогда. Опера, основательно забытая в наши дни, шла и в столице. В те времена мало кто из тамбовских дворян знал и ценил оперное искусство. Зато многие притворялись знатоками, с ужасом наблюдая за экзотическим зрелищем на сцене.

Сам Державин к открытию народного училища и театра написал текст путаного драматического действа под названием «Пролог». Почему «Пролог»? Во-первых, с этой вещицы начиналась биография театра. Во-вторых, державинское действо предшествовало премьере — пьесе Верёвкина «Так и должно». Да, Державин не забывал и про своего старого учителя…

Идейная направленность «Пролога» сомнений не вызывает. Державин прославляет просвещение и хаотически высмеивает его врагов:

Я знаю должность в чём моя. Под ней сокрывшись, я, как будто не нарочно, Всё то, что скаредно, и гнусно, и порочно, И так и сяк ни в ком никак не потерплю. Не в бровь, а в самый глаз я страсти уязвлю… И буду только тех хвалою прославлять, Кто будет нравами благими удивлять, Себе и обществу окажется полезен… Будь барин, будь слуга, но будет мне любезен…