Екатерина благосклонно приняла дар и, подгоняемая любопытством, принялась вчитываться в строки любимого поэта.
Но в очередное воскресенье, прибыв во дворец «по обыкновению для свидетельствования ей своего почтения», Державин встретил холодный приём. И придворные косились на него неодобрительно. В чём дело? Он и подумать не мог, что прогневил Фелицу переложением псалма… Всё это повторилось через неделю. На третье воскресенье Державин забеспокоился всерьёз и решился расспросить Безбородко. И что же? «Граф, по обыкновению своему, в неприятных случаях старался отделаться от него невразумительным бормотаньем, с чем от него и должен был идти. Случившийся тут граф Мусин-Пушкин, который тогда был обер-прокурором Синода, позвал его к себе обедать; туда же приехал к обеду Булгаков, бывший посланником в Цареграде; он, быв автору довольно знакомым, спросил у него, для чего он нынче пишет якобинские стихи. Он не мог сего понять; Булгаков объяснил ему, что читал их в его сочинениях в парафразисе псалма 81. Автор ответствовал, что он никогда не бывал якобинских мыслей, и почему считают таковым сей псалом, который написал царь Давид? — „Однако ж, в нынешние времена это очень дурно“, — ответствовал Булгаков, замолчав».
Яков Иванович Булгаков — один из наиболее толковых выдвиженцев Потёмкина. Подчас ему удавалось совершать невозможное на полях сражений «тайной войны». Это он даже из заточения, из Семибашенного замка, ухитрялся посылать в Россию секретные сведения о турецких военных операциях… В Россию он возвратился героем, его щедро наградили и снова направили туда, где трудно, — посланником в Варшаву. С Державиным он приятельствовал, сам ловко писал стихи…
В отличие от Державина он знал, что 81-й псалом Давидов не так давно переложили и на французский язык… И это переложение, в котором проклинались злонравные монархи, стало одним из гимнов революции.
В тот же вечер к Державину заявился Иван Дмитриев — офицер Семёновского полка, который оказался в курсе интриги… «Вас велено спросить г. Шешковскому (Тайной канцелярии секретарь), почему пишете вы такие дерзкие стихи, которые вы поднесли императрице». Это звучало ох как серьёзно! В Державине обнаружили якобинца. Гаврила Романович вскричал, что не будет ждать ничьих вопросов, что сам намерен выяснить, почему за Давидов псалом его считают якобинцем!
В смятении Державин всё-таки нашёл спасительный выход: написал анекдот с обстоятельными объяснениями недоразумения:
«Александр Великий, будучи болен, получил известие, что придворный доктор отравить его намерен. В то же время вступил к нему и медик, принесший кубок, наполненный крепкого зелья. Придворные от ужаса побледнели. Но великодушный монарх, презря низкие чувствования ласкателей, бросил проницательный свой взор на очи врача и, увидав в них непорочность души его, без робости выпил питие, ему принесённое, и получил здравие. Так и мои стихи, примолвил пиит, ежели кому кажутся крепкими, как пасынковое вино, то они однако так же здравы и спасительны. Сверх того, ничто столько не делает государей и вельмож любезными народу и не прославляет их в потомстве, как то, когда они позволяют говорить себе правду и принимают оную великодушно. Сплетение приятных только речений, без аттической соли и нравоучения, бывает вяло, подозрительно и непрочно. Похвала укрепляет, а лесть искореняет добродетель. Истина одна только творит героев бессмертными, и зеркало красавице не может быть противно.
Подобно, ежели бы спросили меня: с каким намерением переложил я псалом 81-й? я бы ответствовал: не с иным каким, а точно с тем же, как и г. Ломоносов — следующий:
Словом, наше намерение было с ним одно и то же: чтоб небесную истину в стихах и в чистом употребительном слоге сделать понятнее и удобнее ко впечатлению в разуме и сердце».