На первом допросе Принцип заявил, что уже два года думал о том, чтобы совершить покушение на какого-нибудь из высокопоставленных сановников Австро-Венгрии. Он сказал, что около месяца назад получил «пистолет-браунинг от одного комитаджа, имя которого не знаю», чтобы выстрелить в престолонаследника, так как он «символизирует высшую власть, чье ужасное давление ощущаем мы, югославы». Принцип также утверждал, что никто его не подстрекал на «это дело».
В этот момент ни Принцип, ни Пфеффер еще не знали, что Франц Фердинанд и его жена умерли от ран. Когда об этом стало известно, судья предъявил Принципу официальное обвинение в убийстве. Тот ответил, что не раскаивается в содеянном, но признался: «Мне жаль, что я убил герцогиню фон Гогенберг, потому что у меня не было намерения ее убивать».
Чабринович на первом допросе заявил, что не признаёт себя виновным, а идею покушения тоже вынашивал в голове уже около двух лет. Он назвал себя выразителем «радикально-анархических идей», которые направлены на то, чтобы «уничтожить нынешнюю систему с помощью террора»: «…я ненавижу всех сторонников конституционной системы и не ту или иную личность как таковую, а как носителя власти, которая угнетает людей». Он добавил, что хотел убить эрцгерцога, потому что, как ему известно «из журналов», он «враг славян вообще, а сербов в особенности».
Чабринович пытался доказать, что о его намерении бросить бомбу никто не знал. С Принципом, по его словам, он был знаком, но при встречах они говорили о самых обычных вещах, а об анархизме или терроризме — никогда. «Не знаю, собирался ли Принцип сегодня что-нибудь предпринимать против эрцгерцога так же, как и я. Но если он это и сделал, то без моего согласия, а я из этого могу только заключить, что нас связывают общие идеи», — заявил он.
Другими словами, на первых допросах и Принцип, и Чабринович сказали далеко не всё, что знали. Вероятно, они еще надеялись, что их товарищам удастся спастись.
Сразу же после допросов их перевели в военную тюрьму, где заковали в кандалы.
Тем временем тела Франца Фердинанда и его супруги готовили к погребению. В замке Артштетген и сегодня можно увидеть свидетельства о смерти, выписанные в Сараеве в день их гибели. Производить вскрытие и извлекать из тел пули не стали, чтобы не повредить лицо, «сохранившее гордое и величественное выражение». Франца Фердинанда обрядили в парадный мундир, а Софию — в белое платье. Затем гробы были опечатаны.
В понедельник 29 июня «Сараевски лист» вышел в траурном оформлении, с портретом эрцгерцога на первой полосе и набранной крупным шрифтом «шапкой»: «Черные дни». В передовой статье говорилось:
«Были дни веселья, дни воодушевления. Как их не помнить? Престолонаследник эрцгерцог Франц Фердинанд прибыл в сердце Боснии и Герцеговины… чтобы со своей супругой пробыть несколько дней в стране, которая пришлась им по сердцу. Народ их принял радостно, потому что это их посещение было настоящей наградой, и когда они неожиданно появились в Сараеве, приветствовал их, восторженно глядя в глаза своего будущего правителя…
Но в конце концов наступил последний день их пребывания в Сараеве — и в тот же миг чаша радости наполнилась до самого верха самой горькой печалью. И радость, и веселье вдруг были внезапно раздавлены под тяжестью ужасного, богомерзкого поступка, чьей жертвой стала драгоценная жизнь эрцгерцога престолонаследника Франца Фердинанда и герцогини Софьи Гогенберг…
В дни самой искренней радости и веселья наша родина пережила самое черное несчастье из всех бед, которые только могла пережить за несколько веков».
Вечером 29 июня похоронная процессия прошла по Сараеву. Гробы погрузили на поезд и отправили в Вену тем же путем, которым прибыл в Боснию Франц Фердинанд: на поезде до Метковича, потом на яхте до устья Неретвы, на линкоре «Вирибус Юнитис» до Триеста, а оттуда на специальном траурном поезде в Вену.
Третьего июля с погибшими простились в столице Австро-Венгрии. Церемония носила весьма скромный характер. Обсуждался вариант раздельного отпевания: эрцгерцога — в фамильной капелле Габсбургов во дворце, а герцогини — в обычной церкви; но император всё-таки настоял на совместном отпевании. При этом министр иностранных дел Леопольд фон Берхтольд не рекомендовал дипломатам присутствовать на похоронах — «во избежание повторного покушения». Не было на церемонии и близких родственников погибших — только их дети. На гроб с телом Франца Фердинанда, поднятый на возвышение, положили его ордена и знаки отличия, а на гроб его жены, стоявший прямо на полу, — только веер и черные перчатки, атрибуты придворной дамы, а не жены престолонаследника. Официальные лица безмолвно стояли по обе стороны от гроба Франца Фердинанда. Император ушел сразу же после короткой заупокойной мессы. На похоронах он не присутствовал.
Официальная пресса тоже постаралась подчеркнуть, хотя и косвенно, различие в статусе эрцгерцога и его жены. Это заметили и за границей. Русская газета «Раннее утро», например, писала:
«Тактичность» официальной газеты.
15 июня (по старому стилю. — Е. М.), поздно вечером, когда в Вене были получены телеграммы о сараевской кровавой трагедии, официальная «Wiener Zeitung» выпустила свое «экстренное издание». В «официальной части» этого издания крупным шрифтом сообщалось об ужасной гибели эрцгерцога-престолонаследника. А в «неофициальной» мелким шрифтом было добавлено, что «герцогиня фон Гогенберг также пала жертвою преступного покушения». Таким путем официальная газета сочла уместным напомнить своим читателям, что брак эрцгерцога с герцогиней был браком морганатическим…»
Еще одна интересная подробность: первый секретарь русского посольства в Белграде Василий Штрандман, тем летом отдыхавший и лечившийся на итальянском острове Лидо вблизи Венеции, вспоминал, как подошел в холле отеля к группе высокопоставленных австрийцев, чтобы выразить им соболезнования. Он также поинтересовался, кто из них поедет на похороны эрцгерцога и его жены, и получил ответ: «Никто». «Тут, — замечал Штрандман, — опять сказалось отрицательное отношение высшей австрийской аристократии к несчастной герцогине Гогенберг».
«При дворе в Вене и в общественных кругах Будапешта, — замечал в своих мемуарах граф Оттокар фон Чернин, — было больше довольных, чем огорченных; многие из сановников вздохнули с облегчением, так как опасались, что при Франце Фердинанде произойдет основательная чистка среди придворных».
Как уже говорилось, еще при жизни эрцгерцог избрал местом своего упокоения замок Артштетген — он не хотел и после смерти разлучаться с женой, которая не могла быть похоронена в императорской усыпальнице в Вене.
Четвертого июля останки Франца Фердинанда и Софии поместили в склеп Артштетгена. Между их саркофагами высекли надпись: «Соединенные браком, они объединились и в судьбе».
В Историческом архиве Сараева можно увидеть крайне интересную брошюру столетней давности, изданную в Вене на сербскохорватском языке. В брошюре — чертежи и макеты будущего католического храма в память о Франце Фердинанде и Софии, который должен был быть возведен в Сараеве по проекту архитектора Евгения Бори. Судя по всему, центральной частью внутреннего убранства довольно вместительного храма предполагалось сделать фигуры молящихся эрцгерцога и его супруги. Но осуществить эту идею не успели. А вот памятник им всё-таки поставили.
Сегодня на набережной реки Миляцки, буквально в нескольких десятках метров от места покушения, можно увидеть остатки какого-то каменного сооружения. В теплые дни на нем любят греться на солнце сараевские бродячие собаки. Туристы из разных стран, которые всё чаще приходят посмотреть на тот самый угол, у которого стрелял в эрцгерцога Гаврило Принцип, как правило, не обращают на эти камни особого внимания — а зря. Это остатки огромного монумента Францу Фердинанду и Софии, который установили в Сараеве и который простоял всего два года.