Памятник на берегу Миляцки открыли в 1917 году. Он представлял собой две колонны, у подножия которых был установлен огромный барельеф с изображением эрцгерцога и его жены. Сохранились фотографии этого памятника, на их основе потом большими тиражами выпускали открытки. Но сейчас от этого мемориального комплекса остались лишь фрагменты окружавших его каменных скамеек. Их-то сегодня и облюбовали сараевские собаки.
Монумент Францу Фердинанду и Софии разобрали в 1919 году — уже в новой стране. Тогда считалось, что в его истории поставлена точка. Но оказалось, что это было многоточие.
Пока проходили первые допросы Принципа и Чабриновича, а тела погибших эрцгерцога и его жены готовились везти в Вену, в Сараеве начались сербские погромы. Хорваты и мусульмане организовали демонстрацию, прошли по улицам, скандируя: «Долой сербов!» Кто-то бросил бомбу, ранив еще одного человека. Демонстранты разбили стекла в отеле «Европа», который принадлежал сербам, начали бить их в зданиях, где размещались сербские школы, общества и организации. Началось бегство сербов из города.
В этот день полиция то ли растерялась, то ли сознательно не захотела принимать меры для обеспечения безопасности сербского населения. Только во второй половине дня власти вызвали в город войска, участвовавшие в маневрах — тех самых, которые посещал Франц Фердинанд. Солдаты оцепили сербское консульство в Сараеве. Во время погромов из толпы раздавались также крики: «Долой русского консула!»
На следующий день погромы продолжились. Прибывший в Сараево из Вены для наблюдения за ситуацией второй секретарь русского посольства в Австро-Венгрии князь Гагарин докладывал: «С утра понедельника 29 июня были расставлены войска в центральной части города, но распорядительности полиции не замечалось. Как можно допустить погром невинных людей, где на 50 000 жителей имеется гарнизон в 5000 человек? Уличные беспорядки не соответствовали печальным обстоятельствам, когда в конаке (то есть во дворце — резиденции Потиорека. — Е. М.) стояли гробы убиенных накануне эрцгерцога и его супруги. Уважение к памяти погибших требовало тишины и спокойствия. Говорили, что власти не смогли препятствовать жителям выражать верноподданнические чувства. Военное положение еще не было введено и уследить за всем было трудно, толпа же действовала стремительно. Вот те довольно слабые аргументы, которые приводились в защиту растерянности или даже попустительства».
Погромы начали стихать лишь после того, как Потиорек выпустил приказ о введении в городе осадного положения. За разбой, поджог, смертельные побои, насилия и прочие преступления полагалась смертная казнь. Прокламации с этим приказом не только расклеивались на стенах и тумбах для объявлений — как в старые времена; специальные чиновники в сопровождении трубачей зачитывали их на площадях. Эти меры возымели действие.
Погромы прокатились и по другим городам империи. В Агдаме (Загребе) заседание хорватского Сабора началось с криков: «Долой сербов! Долой короля Петра и его агентов! Вон их всех!» В Вене толпа попыталась прорваться к сербскому посольству, но полиция не допустила этого. Демонстранты устроили у посольства настоящий «кошачий концерт» с криками, свистом, улюлюканьем, забрасывали полицию и здание посольства камнями, а затем сожгли сербский флаг. Пытались они прорваться и к российскому посольству, но были рассеяны полицией.
Наводя порядок в Сараеве, полиция одновременно начала масштабные «зачистки» среди сербского населения. За двое суток было задержано около двухсот сербов — общественных деятелей, священников, торговцев и студентов. Всех их поместили в военную тюрьму. Туда же привозили и арестованных на окраинах города крестьян.
Надо сказать, что очень многие сербы осудили убийство эрцгерцога, а во время службы в сербском православном соборе протоиерей даже назвал террористов «антихристами». После начала войны некоторые из арестованных во время «зачисток» сербов просили освободить их и послать на фронт, чтобы «отомстить за подлое убийство и доказать свою верность монархии».
В конце июня и начале июля 1914 года аресты «подозрительных сербов» шли по всей стране. В это время в руки полиции попало и большинство заговорщиков.
На первых допросах ни Принцип, ни Чабринович не сдали никого из своих товарищей, брали всё на себя. Но власти сразу же заподозрили, что они действовали не в одиночку. Один из свидетелей, например, рассказывал, что слышал, как уже после покушения двое хорошо одетых мужчин говорили между собой по-сербски: «Значит, уже всё произошло. Нам здесь больше делать нечего». Нашли также еще одну бомбу, спрятанную в кустах рядом с дорогой, по которой должен был проезжать Франц Фердинанд.
Большинство участников покушения сразу же после него уехали из Сараева. Но спастись из них удалось только Мехмедбашичу, который, пожалуй, единственный из всех приложил для этого некоторые усилия. Возможно, ему помогло то обстоятельство, что уезжал он из столицы Боснии и Герцеговины с феской на голове, означавшей его принадлежность к боснийским мусульманам, и «правильными» документами. Поскольку в то время хватали прежде всего сербов, ему удалось добраться до границы с Черногорией. Перейдя границу, он попросил убежища, рассказав о своем участии в покушении.
Всех остальных — и тех, кто непосредственно участвовал в покушении, и тех, кто помогал заговорщикам добраться из Сербии в Сараево и доставить оружие и бомбы, — переловили буквально за полторы недели. Они не делали особых попыток скрыться. Не совсем понятно, на что они рассчитывали.
Уже во второй половине дня 28 июня арестовали Илича как весьма подозрительную личность (как мы помним, Принцип зарегистрировался в полиции по его адресу).
Грабеж рассказывал, что первая мысль, которая пришла ему в голову сразу после покушения, — бежать. Он постарался уйти подальше от места теракта. Грабеж зашел в общественную уборную, там выбросил бомбу, а пистолет спрятал под крышу. Потом еще сходил на место, где Чабринович бросил бомбу, и в тот же день уехал к отцу в городок Пале. «Никто не мог подозревать, что я был в рядах заговорщиков», — считал он.
Из Пале он решил уехать еще дальше — в Вишеград, но был задержан как подозрительный человек без документов. После покушения жандармы хватали всех, у кого не было специальных пропусков для проезда по железной дороге. Его доставили обратно в Сараево.
Оказалось, что его документы нашли — он потерял их в той самой уборной, где спрятал пистолет и выбросил бомбу. В полиции и раньше знали, что Грабеж учился в Сербии, а при задержании он по глупости назвался своим настоящим именем. Далее ему устроили очную ставку с Принципом. Как рассказывал сам Грабеж, «тут я, не знаю почему, взял да и признался, что тоже участвовал в покушении. Несомненно, я проявил слабость, надеясь помочь себе».
Таким образом, к 1 июля в руках властей оказались уже четверо участников покушения: Принцип, Чабринович, Грабеж и Илич — центральные фигуры убийства эрцгерцога. Первых двоих задержали на месте теракта, вину Илича и Грабежа нужно было еще доказать.
Но тут вдруг арестованные заговорили и начали называть имена других участников.
Второго июля в 11 часов утра Принцип заявил, что хотел бы «рассказать обо всём точно и назвать виновных», потому что сейчас «страдают невинные люди». «Мы, виновные, — утверждал Принцип, — так или иначе были готовы к тому, чтобы идти на смерть. Но прежде чем дать показания, я просил бы о встрече с Данилой Иличем и Трифко Грабежем, чтобы сказать им пару слов. После этого я всё расскажу. А в противном случае не скажу ничего, даже если меня убьют».
В два часа пополудни к Принципу привели Грабежа. Тот думал, что его арестовали только за то, что он был в Сербии. Он категорически отрицал свою связь с сараевским убийством и был уверен, что и его арестованные товарищи ведут себя так же. Как записано в протоколе очной ставки, Принцип сказал ему: «Расскажи о том, как мы получили бомбы, как мы пробирались [из Сербии в Боснию] и кто нам помогал, чтобы не навредить тем, кто невиновен».