И я не тревожил его пару недель. Неожиданно раздался звонок: "Ты можешь дать телефон Владимира Бондаренко? Хочу его поздравить, а то ложусь в больницу. Приболел..."
Это был последний разговор. Потом пришла печальная весть о смерти. В малом зале ЦДЛ, где находился гроб, пришли прощаться именитые писатели. Говорили многие, но запомнились выступление критика Феликса Кузнецова и чёткое, словно математически выверенное слово Александра Солженицына, давшего высокую оценку творчеству, гражданской позиции и личности большого русского писателя.
Расстроенный, я не поехал провожать в последний земной путь Бориса Можаева. Зашёл в нижний буфет. Заказал "фронтовые" сто грамм и выпил залпом, как воду, в память мятежного человека, который "просит бури, как будто в буре есть покой"...
ПРОРОЧЕСТВО ШОЛОХОВА В белой нейлоновой рубашке и чёрном строгом костюме ко мне в номер старой гостиницы зашёл секретарь Шолохова Пётр Елизарович Чукарин. Он положил пухлую кожаную папку на круглый стол. Осторожно присел на стул и без всякой подготовки, краем глаза посмотрев, заперта ли дверь, разоткровенничался:
— Эх, Аршак, Аршак! Понимаешь, я веду дневник о Михаиле Александровиче. Он после публикации в липецкой газете запретил мне, сказав: "Не время! Только после моей смерти можешь печатать мемуары". Что делать, не знаю? — с досадой говорил он поправляя галстук. — Хочу поделиться с тобой такой интересной новостью. Вчера приехал Михаил Александрович из Москвы. Был на сессии Верховного Совета. Так вот (разговор с Чукариным состоялся, кажется, через три дня, когда Л.И. Брежнев стал генсеком), после заседания к нему подошёл радостный Брежнев: "Михаил Александрович, ваше пророчество сбылось! Помните, в 1943 году на Малой Земле мы с вами встречались". Какое пророчество, Шолохов сразу не мог вспомнить. Но в поезде, под мерный стук колёс, его осенило: корреспондентом "Правды" в разгар боёв он побывал в землянке полкового комиссара Брежнева. Всю ночь Брежнев критически оценивал сражение на Малой Земле: "Не так воюем, не так надо держать оборону..." Михаил Александрович внимательно слушал и напоследок с улыбкой сказал: "Быть тебе, Леонид, секретарём ЦК!" Выходит, Брежнев с подачи Шолохова много лет вынашивал эту идею. И она исполнилась! — заключил Чукарин, прощаясь со мной.
МУЗЫКАЛЬНЫЙ СЛУХ ОЛЕГА ДМИТРИЕВА Даже не верится сейчас, какие благословенные были времена! В Пёстрый зал ЦДЛ (не то что ныне) можно было совершенно спокойно забегать, чтобы развеяться после изнурительной работы за письменным столом, встретиться с друзьями и с удовольствием заказать "фронтовые" сто грамм, закусить не обшлагом рукава, а свежим салатиком с бутербродами и заглянцевать кофейком, имея в кошельке всего-навсего зелёную трёшку.
В тот день мы сидели втроём — улыбающийся Владимир Цыбин, разочарованный семейными неурядицами Боря Примеров и я. В зале одни с выражением громко читали новые стихи, другие шумно спорили... Мы вполголоса обсуждали проблему, что выше: проза, которая выходила огромными "кирпичами" у литчиновников, или поэзия, издаваемая тонкими брошюрами? И я, доказывая преимущество высокого стиля изящной словесности, продекламировал стихотворение, которое запомнил из коллективного сборника студентов МГУ.
Сидели двое у окна.
И каждый думал о своём.
Ей казалось, что она одна,
А ему казалось, что вдвоём!
— Вот вам пример, когда в четверостишье можно выразить любовную трагедию! Прозаик сочинил бы большой рассказ, а тут в малой форме — печаль и боль юноши и железная бескомпромиссность молодой особы, влюблённой, видимо, в кого-то, — промолвил я, щеголяя своими познаниями.
Едва закончил фразу, как услышал из угла зала голос вставшего в полный рост Олега Дмитриева:
— Аршак, а ты неверно процитировал вторую строку!
Я обомлел. Сквозь шум стаканов и хмельные голоса за тридцать метров поэт распознал и подкорректировал неточность. Вот это да! Таким музыкальным слухом мог обладать великий Паганини!