Сосредоточенность на противоречивой природе человека и, соответственно, на неоднозначном ходе истории определяет непреходящее и в высшем смысле прагматическое значение наследия отечественной классики и философии – особенно в контексте всё более усиливающихся и все менее обсуждаемых (по крайней мере в правящем бал информационно-манипулятивном поле глобализирующегося, виртуализирующегося и театрализирующегося общества) современ- ных вызовов вечным ценностям и нравственным законам жизни. Один из самых печальных и поучительных уроков истории заключается в том, что она ничему не научает, а глубинный и потому всегда актуальный, насущный, прогностический художественный и философский опыт русских писателей и мыслителей неуклонно оттесняется на периферию нашего сознания, становящегося нечувствительным и невосприимчивым к их пророческой логике. Органически воспринятая или открыто заявленная христианская традиция позволяла им трезво оценивать любые социальные проекты или политические реформы, исторические тенденции или идеологические построения, философские методы или эстетические системы, исходя из корневого проникновения во внутренний мир человека и благодаря, так сказать, "различению духов" в нём. Другими словами, все они прекрасно понимали, что всевозможные метаморфозы и конечные результаты всяких "идей" обусловлены состоянием умов и сердец культивирующих их "людей". В конечном итоге именно духовное начало играет в истории первостепенную роль, предопределяя направление, содержание и характер творческой деятельности, цели и задачи использования тех или иных "внешних" достижений. Следовательно, "восходящее" или "нисходящее" развитие истории зависит не столько от изобретаемых общечеловеческих ценностей (при уже существующих христианских!) или изменяющихся социальных учреждений, научных открытий или промышленных революций, сколько от "внутренних" установок сознания, своеобразия нравственных принципов и мотивов поведения, влияющих по ходу жизни на рост высших "царских" свойств личности или, напротив, на их угасание и соответственно на их проекцию вовне и обустройство окружающего мира. "Внутреннее, сокровенное, духовное, – подчёркивал И.А. Ильин, – решает вопрос о достоинстве внешнего, явного, вещественного".
Обращая внимание на невидимую сращённость "идей" и "людей", на зависимость "внешнего" от "внутреннего", русские писатели и мыслители как бы приглашают и нас повернуть голову в эту сторону. Но мы всё продолжаем на свой лад воспроизводить разоблачённую ещё Ф.М. Достоевским (кстати, в перестроечное время почти один к одному повторена модель его "Бесов" уже со своей нерасторжимой взаимосвязью "чистых" западников и "нечистых" нигилистов, "прогрессивных" губернаторов и примостившихся к ним уголовников, со своими литературными и кинематографическими "кадрилями" и т.п.) схему зависимости человека от среды, уповаем на "внешние" достижения биологических или информационных революций, меняем местами главное и второстепенное, прини- маем материальные средства человеческого существования за его высшую цель, заслоняясь от "внутреннего" рассмотрения конкретного душевного содержания и реального состояния сознания современных индивидумов разговорами о формальных преимуществах тех или иных общественных учреждений и механизмов или абстрактными причитаниями о гуманизме, прогрессе, демократии, новом мышлении, рыночных отношениях, правовом государстве и т.д. и т.п. (здесь вспоминаются строки покойного поэта В.Соколова: "и зачем мне права человека, если я уже не человек").
Нынешние властители дум почти с религиозным трепетом твердят о так называемом цивилизованном мире, не замечая его не только оборотные, но и даже очевидно противоречивые стороны, отказываясь от качественного анализа душевно-духовного самочувствия личности, не задумываясь о неизбежных и естественных последствиях общего хода жизни, имеющего в своей основе не дружбу, любовь и согласие, а конкуренцию, соперничество и вражду, не пресекающего, а распаляющего и утончающего действия восьми "главных страстей", или "духов зла" (гордости, тщеславия, сребролюбия, чревоугодия, блуда, уныния, печали, гнева).