Ты меня в этот раз пожалей.
Среди праздных меня Ты не видел,
ведь Ты же всевидящий,
Среди алчущих злата и власти
меня не встречал.
А взалкал коли я, Ты меня извини,
я взалкал, ненавидяще
Лжи-неправды обманные грёзы,
лишь правду земную взалкал!
Нет её. Что ж, тужить-горевать –
так устроено,
Лишь на Небе есть Царство,
а под небом же слякоть и смрад.
Всё давно уж прописано в книгах,
всё смерено-скроено,
Всё пристроено – строем –
стремительно – шествуем – в ад!
Я один у Тебя и наивный,
и в праведность верящий.
Где второго такого найдешь,
не ищи, и не мучай Себя...
Ты – заря над землёю погасшей,
и Свет Твой доверчивый
Лишь в одном отражается сердце.
Но вижу, всё зря...
Всё напрасно, всё мимо,
всё попусту-побоку.
Не меня ж одного
Ты явился-спустился спасать.
Ты на облаке белом...
И я здесь иду, как по облаку –
Твой забытый посланник,
былая Твоя благодать.
Не смотри же так строго,
так яро, так пристально-пристально,
Я не вор, не убийца,
не проклятый миром злодей,
Я не изгнанный ангел
в ковчеге у пристани избранных,
Я Твой Свет на земле...
Ты свой Свет в темноте не жалей!
Валентина ЕРОФЕЕВА МУЗЫКА СФЕР
Смерти нет. Есть переход в иное состояние. Это знают люди верующие, потому что они верующие. И уже визуально, опытным путём, не только путём верования, те, кто побывал в обмороке или под наркозом. Уходишь, уходишь куда-то… так вбок слегка… вверх… Заполняешь собой пространство надпотолочное. И вопросительно-удивлённо наблюдаешь, что же это там внизу происходит? Вроде бы это ты там лежишь, но какой-то иной – не надпотолочный…
И капли пота на лбу хирурга, возвращающего тебя, удивлённо-любопытного, из надпотолочного состояния опять вниз – к телу, в тело…
Честно признаться, тебе и не очень хочется этого возвращения. Ведь там хорошо было. Под потолком.
Там музыка везде была разлита. На земле такой нет. Ни одному земному композитору не дано создать или воссоздать её, даже если он там её услышал. Кажется, это ей земной человеческий разум придумал имя – музыка сфер.
Музыка сфер… Пульсация, дыхание иной жизни…
Наверное, Юра тоже слышит её теперь там, над своим потолком, которого у него не было, реального, когда он уходил от нас холодным февральским днём. Его потолком было всё небо…
Мы не знаем, когда это точно случилось – его уход. Так уж произошло, что был он в это время – один.
Человеку творческому важно одиночество. Думаю, он любил его, и оберегал эту защитную зону вкруг себя. Не допуская прорыва в неё земного бытия ничьего, даже очень близких ему людей. Ведь он там у себя, в своём одиночестве, слушал тоже – музыку сфер…
И пусть она несколько иная была, не та чистая, космическая, а уловленная земным человеческим слухом, но это тоже была музыка сфер. Все, кто читал его книги, подтвердят это…
Может быть, далеко не всегда и во всём согласные с этим видением и слышанием его, миллионы читателей (а были золотые времена таких тиражей у русских писателей, и у Юрия Петухова тоже) открывали и свои миры, созвучные с его миром. И осваивали их – под его водительством. А он щедро, размашисто делился всем, чем владел, всем, что познал и прочувствовал.
И когда он входил к нам в редакцию – она освещалась. Освещалась тем щедрым Солнцем знаний, предчувствий и прозрений, которые он носил в себе.
Освещалась и его улыбкой, трогательной и почти детской. Юра и был большим ребёнком по мироощущению своему. Ребёнком, которому было остро-больно от всех неурядиц и безобразий взрослого безумного мира.
При почти энциклопедических знаниях своих он, также по-детски, любил задавать вопросы и внимательно слушать и слышать ответы на них. Вопросы были разные – начиная от мелко-бытовых и заканчивая какими-то почти глобальными.