Не менее неожиданным выглядит суждение о Сергее Есенине, непонятным образом вклинивающееся в разговор о литературе ХIХ века. Да и следующий за есенинским абзац начинается словами: "Русская словесность позапрошлого столетия…" – и ничего в этом смысле не проясняет.
Другая часть высказываний Сергеева о русской классике – это переплетение точных и неточных оценок, мыслей, идей. Так, говоря о сегодняшнем редактировании классиков, о стремлении приспособить их к своим нуждам, предпочтениям (явлении, действительно, широко распространённом) Сергеев утверждает: "Сколько, скажем, переведено чернил и бумаги ради восторженного превознесения "всечеловечности" Пушкинской речи Достоевского как уникального русского бренда. Идеализирующий глаз упорно не хочет замечать, что в ней чёрным по белому говорится о братстве только (курсив мой. – Ю.П. ) с "народом арийского племени", о Востоке же Фёдор Михайлович рассуждает в русле типичного колониального дискурса: в Европе мы были слугами, в Азию явимся как господа. Обычный европоцентризм и никакого евразийства".
В речи Достоевского не говорится о братстве только с "народом арийского племени", на чём настаивает Сергеев. Идея братства с европейцами у писателя обязательно соседствует с идеей всемирного братства, что, думаю, находит наиболее яркое и полное выражение в следующих словах: "Да, назначение русского человека есть бесспорно всеевропейское и всемирное. Стать настоящим русским, вполне русским, может быть, и значит только (в конце концов, это подчеркните) стать братом всех людей, всечеловеком, если хотите".
Акцент же на братстве с европейскими народами вызван несколькими причинами, которые нужно учитывать, чтобы не фантазировать о "колониальном дискурсе".
Пушкинская речь Достоевского была ответом славянофила Достоевского и славянофилов вообще (или, как называет их писатель, "русской партии") западникам, И.Тургеневу, в частности. Поэтому вопросы о России и Европе, Петре I, "арийском племени" и т.д. возникают естественно, неизбежно и неоднократно. К тому же гений Пушкина как концентрированное и пророческое выражение сущности русского народа не раз сравнивается с гениями европейских народов – Шекспиром, Сервантесом, Шиллером. И последнее: мысль "в Европе мы были слугами, а на Востоке будем господами" в Пушкинской речи отсутствует.
Отчасти рифмуются с высказыванием о "колониальном дискурсе" оценки, данные Достоевскому в книге Татьяны и Валерия Соловей "Несостоявшаяся революция. Исторические смыслы русского национализма" ( М., 2009 ). Одну из этих оценок приводит в своей микрорецензии Лев Данилкин : "Утверждение о национализме Достоевского нередко пытаются опровергнуть его знаменитой пушкинской речью и характерными для него оговорками (это слово употреблено явно ошибочно, что свидетельствует о предвзятости авторов либо об их проблемах с русским языком. – Ю.П. ) об общечеловеческой миссии России, всемирной отзывчивости русских, братской любви к человечеству. Но, как говорил один из героев Александра Дюма-старшего, Писание нам завещало любить ближних своих, однако в нём нигде не сказано, что англичане – наши ближние" ( www.afisha.ru/book/1517 ). Судя по реакции Данилкина, данное высказывание Соловьёва не вызывает у него возражений. И это естественно, ибо давно уже для "левых" является аксиомой: Достоевский – националист, шовинист, антисемит.
Вот и профессор МГУ Татьяна Соловей и профессор МГИМО Валерий Соловей идут по этому пути. Они, продолжая разговор о Пушкинской речи, утверждают: "Невозможно поверить, что Достоевский видел в поляках и "жидах" братьев русского народа. Его ненависть к ним была вполне реальной, хотя во многом иррациональной, и даже призывы к "братской любви" не способны закамуфлировать подлинность этого чувства".
Да, оригинальную версию выдвинули историки: Пушкинская речь Достоевского – лишь дымовая завеса, призванная скрыть подлинную сущность писателя, его ненависть к евреям и полякам. Только если логика оригинального человека из одноимённого рассказа Леонида Андреева понятна, то оригинальную логику московских учёных понять невозможно. Прежде всего потому, что о евреях и поляках в речи Достоевского даже не упоминается. К тому же чувство писателя к названным народам (в данном случае не имеет значения, верно или неверно оно определяется) – это одно, и совсем другое – идея всемирной, братской любви как выражение христианского идеала русского народа, о чём собственно и идёт речь у Достоевского. И, наконец, доказательствами фобий писателя доктора наук себя не утруждают.