Пришла пора художественного раскрепощения, пора веры в себя.
Когда преодолел Владимир Личутин собственную робкую нормативность, он как бы вернулся в состояние скитальчества. Его произведения восьмидесятых годов "Последний колдун", "Фармазон", "Домашний философ", "Скитальцы", "Любостай" – возвращение в мир естественного словесного самовыражения, всё нарастающий бунт против той "пустоты" в литературе, что хуже воровства.
Личутин уподобляется крестьянину, расписывающему печь в избе, украшающему орнаментом рубахи и рукавицы, вырезающему избяные полотенца. Он возвращает читателю "красно украшенное" самоценное слово. Понятно, личутинская проза вызывает раздражение у любителей "числовой литературы", легко переводимой на любой язык.
Владимир Личутин скорее художник воображения, вымысла; влияние прототипов при создании образа минимальное. Даже великолепные личутинские очерки – портреты Анатолия Кима, Виталия Маслова, Дмитрия Балашова, больше говорят о самом авторе, чем о портретируемых. Сталкиваются сильные характеры, герой оказывается в самых сложных обстоятельствах. Герои покидают земной дом. Наступает время духовного разлома. Владимир Личутин задаётся вопросом: что было бы, если бы герои "Долгого отдыха" покинули родной дом, вынуждены были оставить его? Ситуацию нынешней разбегающейся северной деревни он перенёс в середину девятнадцатого столетия. Слепой Феофан-проповедник пошёл по стране в поисках истины. Непрерывное ожидание тревожной смуты в государстве. Крестьяне массами кинулись на поиски Беловодья. В жажде утопического крестьянского государства, строящегося на вольном труде хлебопашца и промысловика, их заносило в Японию, Бразилию, Африку. Странничество по просторам земли с неизбежностью вылилось в странничество по просторам души и веры. Возникали самые неожиданные, диковинные секты и учения. Один новый бог сменял другого.
В своём романе "Скитальцы" Личутин ставит героев в очень сложные разрушающие обстоятельства, а затем домысливает выход из них, реальный для того исторического времени. Если "Долгий отдых", первая часть дилогии, удалённая от второй временем написания на десять лет, наполнена реальной жизнью помора, то в "Скитальцах" все знакомые по "Долгому отдыху" герои поставлены автором в бытийный хоровод жизни и смерти, добра и зла. Но куда идти дальше? Кто такой писатель – пророк ли, страстный проповедник, проводник в будущее или вечный сострадалец?
Первые повести Владимира Личутина – это повести сострадания. Роман "Скитальцы" – притча о нашем мире, попытка воссоздания вечных характеров через призму сегодняшних горестных мыслей о добре и зле, личности и обществе, верованиях тьмы и света.
Его герои – библейские персонажи, носители разных идеологий. Палач, предатель, жертва, страдалица, фарисей, вестник духа, торговец, труженик. Все они – скитальцы по необъятному пространству души. Роман приобрёл сказовую окраску. Идёт сгущение образов, высшая концентрация борьбы и страданий. Не может быть, чтобы на человека столько обрушивалось испытаний, как на главного героя Доната Богошкова. Не может быть, чтобы всю жизнь его сопровождали противостоящие ему носители зла – палач Сумароков, новоявленный бог со своим лжеучением Симагин. Продемонстрированы все возможности искушения в жизни человека, за кисеей миража мировоззрения всегда проглядывает земная плоть. Всё реально и всё ирреально. Человек окружён притчей о нём. Притча о мученике, притча о палаче, притча об апостольстве, притча о предателе. Но каждая притча Личутина исторически реальна. Вот, к примеру, притча о Момоне, вечном торговце. Это и в самом деле Момон, символ наживы – одной из низменных страстей человеческих. С другой стороны – это обретающий самую достоверную и реальную жизнь алчный купец Клавдя Шумов.
Перед нами не просто исторический роман, что сегодня предопределяет успех гарантированный, при всеобщей жажде знания русской истории и при сегодняшней же неудовлетворённости, неутолённости этой жажды. Это драматическая история русского раскола в девятнадцатом веке, в самых крайних её проявлениях – в скопчестве и хлыстовстве. Долготерпеливые герои "Скитальцев" не любят сразу прибегать к кулакам, не жаждут ничьей крови, но если уж прорвётся это долготерпение, то формы социального протеста самые различные, в их ряду и возникновение самых невероятных учений и ересей, в основе которых жажда духовной независимости. "Уход в монастырь, в казаки, в шайку разбойников был единственным средством обрести свободу в России", – писал Герцен.