Станислав Куняев, как не многие из нас несут в себе вектор русской страсти, русской бесконечности, русского страдания и русской победы. За эти перестроечные годы мы все устали, все одряхлели, мы уже далеко не отроки, седые утомленные витязи. Иногда возникает печаль, уныние оттого, что приходят мысли, вдруг этот вектор победы остановится навсегда, вдруг это острие сломается и застынет в наших немощных угасающих телах. Но минуты печали именно благодаря таким, как Станислав Куняев: проходят, сменяются другим ощущением. То тяжелое копье русской победы, которое летит из глубокой древности в настоящее, а потом уже и в наше грядущее, в нашу русскую бесконечность, находит и на нашем отрезке времени таких воинов, как Станислав Куняев. И он поднимает это копье и устремляет в даль времени. Это копье подхватят уже другие молодые руки. И на древке этого копья русской победы вырезаны имена тех, кому оно попадало в руки. Там среди русских мыслителей и художников есть и Хомяков, и Данилевский, и Леонтьев, и Блок… На этом древке охотничьим ножом вырезано грубо и резко: Станислав Куняев…
(обратно)
Александр Андрюшкин “РАСА ГОСУДАРСТВЕННИКОВ” И ОСИП МАНДЕЛЬШТАМ
Сразу оговорюсь (хотя, возможно, это излишне), что научного понятия "расы государственников" не существует, как нет и единого мнения о преемстве человеческой истории. Для Китая или Японии какие-нибудь споры на тему "Шумер или Египет", "Вавилон или Ассирия" должны казаться диковатыми, потому что для Китая или Японии несомненно, что носительницей высшей государственнической мудрости является раса, именуемая нами монголоидной.
Но для нас, тех, кто живет в радиусе действия Библии, с преемственностью истории, в общем, все ясно. "Господство переходит от народа к народу" — гласит "Книга Иисуса, сына Сирахова", которая в некоторых христианских традициях (правда, не в православной) включалась в состав канонических книг Библии. Народы эти, отбиравшие друг у друга власть, тоже хорошо нам известны. Вавилон и Ассирия — вот, пожалуй, те два государства (кстати, созданные семитскими народами), с которых, согласно Библии, началась единая человеческая история. Египет в эту цепочку не входит, так как он, после того как был завоеван ассирийцами, дальше почти автоматически становился объектом, управляемым каждым новым мировым лидером — персами, греками и так далее.
История Ассирии во времена Мандельштама была уже известна так хорошо, что он мог позволить себе строчку "ассирийские крылья стрекоз". Тут, в общем-то, не ассирийцы показаны нам через известное (стрекозу), но едва ли не наоборот — стрекоза через ассирийцев. Опубликованный в 1925 году том "Кембриджской древней истории" излагал хронику недолго просуществовавшей ассирийской империи с точностью до года. С Вавилоном посложнее: он древнее Ассирии, и образованный современник Мандельштама должен был знать то, что вавилоняне говорили на семитском наречии, но вот то, что Вавилон собственную культуру создал не на пустом месте, но захватил достижения той, что была в Междуречье до него, а именно — несемитской шумерской культуры,— это во времена Мандельштама еще не было точно известно, так как соответствующие открытия были, в основном, сделаны непосредственно до и сразу после второй мировой войны.
Как бы то ни было, но Мандельштам на пример Вавилона, как и Ассирии, опирается неоднократно. Именно поэтому я сейчас позволю себе кратко суммировать то, что еще не было известно Мандельштаму. Как о влиятельнейшем исследователе Древнего мира заявил о себе в середине XX века американец Сэмюэл Крамер, археолог, историк и нееврей. Его емкая книжка "История начинается в Шумере" (русский перевод: М., 1965) перечисляет основные черты государства, на определенном историческом отрезке возглавляющего мировую историю. Тем самым даются и особенности граждан этого государства, того народа, чей язык и цвет кожи в следующую эпоху может быть совсем не тем, что в предыдущую, но который связан с ушедшим временем нитью памяти, — а это главное. Этот народ я условно и называю "расой государственников".
Итак, у шумеров уже была развитая школьная система с долгими годами учения и разделением на "гуманитарное" и "точное" направления. Да, школьники и студенты учились, используя не книги или компьютеры, а глиняные таблички, но учились они лет по десять, а за это время не может не сформироваться предпочтение знания якобы живой, а на деле — животной жизни; в этом предпочтении состоит одно из существенных отличий "расы государственников" от "расы конспираторов и бунтарей", — последние это те самые, кого сегодня мы называем евреями. Но школа это, конечно, лишь начало. Государство шумеров уже умело использовать не только военный набег, но и "войну нервов": известно покорение одного из соседних народов почти исключительно силой авторитета верховной богини шумеров. С этим связано понятие "большой сети" (угроза: "да накинет на тебя Нингирсу большую сеть"). Возможно, с этим связано и многобожие народа-государственника — позднее оно было неявно восстановлено греками в виде Троицы и пантеона святых. Соответственно, сугубое единобожие мы должны признать характеристикой все той же "расы конспираторов и бунтарей". Далее Крамер отмечает у шумеров довольно сложную политическую систему и даже зачатки двухпалатного парламента. Гильгамеш, царь Урука, хотел сопротивляться напавшему на шумеров агрессору; сенат был против; тогда царь созвал своеобразную "нижнюю палату" — сход воинов, которые и проголосовали за сопротивление.