Выбрать главу

Пьющий, песни орущий, вперёд

Устремленный, встающий — огромен и прост —

Выше звёзд: в человеческий рост!

Мой народ, возвышающий лучших сынов,

Осуждающий сам проходимцев своих и лгунов,

Хоронящий в себе свои муки — и твёрдый в бою,

Говорящий бесстрашно великую правду свою.

Это стихотворение, свою оду русскому народу из тридцати шести строк, он написал в декабре 1964 года в селе Норенское, Коношского района Архангельской области, когда еще не было никаких надежд на досрочное освобождение, а тем более на его публикацию где-то в печати. После освобождения и приезда в Ленинград, он первым прочитал его Анне Андреевне Ахматовой. Её стихотворение просто ошеломило. Анна Андреевна записывает в своем дневнике: "…Мне он прочёл "Гимн Народу". Или я ничего не понимаю, или это гениально как стихи, а в смысле пути нравственного это то, о чём говорил Достоевский в "Мёртвом доме": ни тени озлобления или высокомерия, бояться которых велит Фёдор Михайлович…"

Мой народ, не просивший даров у небес,

Мой народ, ни минуты не мыслящий без

Созиданья, труда, говорящий со всеми, как друг,

И чего б ни достиг, без гордыни глядящий вокруг.

Мой народ! Да, я счастлив уж тем, что твой сын!

Никогда на меня не посмотришь ты взглядом косым.

Ты заглушишь меня, если песня моя не честна.

Но услышишь её, если искренней будет она.

Без всякой злобы думаю, что если бы это стихотворение было посвящено не русскому, а отнюдь не чуждому для поэта еврейскому народу, оно бы уже вошло во все хрестоматии Израиля, но поэт посвятил его по велению своей, созревшей для такого мига единения, души русскому народу, с которым отождествлял себя всю жизнь, даже в поздние периоды некоего эмигрантского отчуждения от него. Анна Ахматова назвала это стихотворение еще более пафосно: "Гимн Народу", признав, как видим, совершенно гениальным (и признание это еще раз было повторено в дневниках Ахматовой после сердечного приступа, случившегося с ней: "Хоть бы Бродский приехал и опять прочёл мне "Гимн Народу").

Давний друг поэта Лев Лосев в статье "О любви Ахматовой к "Народу"…" совершенно точно оценил стихотворение, как продолжившее ахматовскую традицию любви к своему народу, своей стране и своему языку, как стихотворение "великого замысла".

Не обманешь народ. Доброта — не доверчивость. Рот,

Говорящий неправду, ладонью закроет народ,

И такого на свете нигде не найти языка,

Чтобы смог говорящий взглянуть на народ свысока.

Путь певца — это родиной выбранный путь,

И куда ни взгляни — можно только к народу свернуть,

Раствориться, как капля, в бессчетных людских голосах,

Затеряться листком в неумолчных шумящих лесах.

Многочисленное либеральное окружение поэта приняло "Народ" враждебно. Стихотворение вошло во второй том знаменитого марамзинского четырехтомника, запущенного широко в самиздат. Позже его предлагали включить в разные сборники и антологии, но либералы были начеку. Даже Иосифа Бродского они до сих пор тщательно цензурируют и лишнее убирают от глаз широкого читателя. К примеру, два прекрасных стихотворения, посвященные Глебу Горбовскому, или же стихотворение о Тарасе Шевченко. Вот и стихотворение "Народ" Анатолий Найман, Андрей Сергеев и другие создатели культа мученичества Бродского в северной глуши, восприняли, как "паровозик", написанный в надежде на снисхождение властей. С каких пор наши власти полюбили народность в поэзии, воспылали любовью к Николаю Клюеву, Сергею Есенину или Николаю Рубцову и Николаю Тряпкину? Здесь скорее заметно противостояние простого народа — и власти, народа, терпящего страдания и лишения, но терпеливого, доброго, работящего, и — великого в своём бесстрашии, "выше звёзд: в человеческий рост!" Нет, никогда народность не была в чести у партийного начальства, её боялись иной раз больше, чем диссидентства (читай распоряжения Андропова о "русизме"). Да и стала бы больная Ахматова, как за лекарство для души, хвататься за конформистское заказное вымученное стихотворение? По себе меряют мелкие стихотворцы.

Пусть возносит народ — а других я не знаю судей,

Словно высохший куст, — самомненье отдельных людей.

Лишь народ может дать высоту, путеводную нить,

Ибо не с чем свой рост на отшибе от леса сравнить.

Припадаю к народу. Припадаю к великой реке.

Пью великую речь, растворяюсь в её языке.