Поскольку мы, заводчане, уже разогретые «компотом», тоже обиделись за грэсовцев, то дружно решили вычеркнуть Ш. из бюллетеней. Однако этого было мало. Ведь город был молодой, детей много и абсолютное большинство делегатов были школьниками или учащимися училищ и техникумов. А они, по малости лет, с нами не пили (мы бы им пить не дали – в те годы на пьющих несовершеннолетних смотрели очень плохо). Однако тут все дело решил один татарин, конструктор нашего заводского проектно-конструкторского отдела.
Я уже не помню, где именно проходила эта конференция, но зал был внутри здания и фойе были с обеих его сторон. Голосовали так. Делегаты входили в боковую дверь, поднимались на сцену, там получали бюллетени, спускались со сцены и шли вдоль второй стены и рядов кресел к столику, на котором были карандаши для вычеркивания, а затем – к урне для голосования. После чего выходили из зала в фойе.
Татарин пошел в числе первых, проголосовал, но не вышел, а сел в кресло возле столика, и когда к столику подходил школьник, то татарин командовал ему: «Ш. вычеркивай!» И что школьнику было делать? Сидит солидный дядя в костюме и при галстуке и дает команду. Может, так и надо. Детки послушно вычеркивали. А этот Ш, вместо того чтобы посидеть с нами в столовой, по примеру тогдашней номенклатуры повел куда-то поить представителей обкома. Вернулся в зал, когда голосование уже заканчивалось, и его довольная морда говорила, что он в полной уверенности, что все идет по плану.
Это сильно разозлило счетную комиссию, которая даже намека не сделала президиуму на то, что произошло. Собрались в зал слушать итоги. Председатель счетной комиссии начал зачитывать голоса, поданные за членов нового горкома. Начал с буквы «а» и звучало это: «А» - 220 – «за», «против – нет». И так вниз по списку по алфавиту. Ш. был, благодаря своей фамилии, последним. Доходит председатель и до него и оглашает: «Ш. – 40 – «за», 180 – «против». Надо было видеть, как в президиуме вытянулись лица Ш. и представителей обкома. А председатель счетной комиссии невозмутимо продолжает, что в составе горкома не хватает одного члена, и предлагает добрать его открытым голосованием. Зал радостно поддерживает эту идею, тут же называют фамилию нового кандидата в члены горкома и тут же зал за него голосует мандатами. Конференция закончилась, а мы поехали расслабляться, раз уж этот день оказался нерабочим. Ну вычеркнули того, кто не нравился, ну и что – чего бояться?! Это наше право!
До референдума о сохранении СССР я вообще никогда не голосовал «за» ни на каких выборах. Брал бюллетени, подходил сразу к урне, клал их на урну, доставал ручку, всех вычеркивал в знак протеста против того, что там только один кандидат, пионеры у урны отдавали мне салют, а я бросал бюллетени в урну. Что тут такого?
Много лет спустя я рассказал об этой комсомольской конференции в компании, в которой оказался компетентный слушатель. Он в свою очередь сообщил, что этот случай голосования против предложенной кандидатуры произвел большие кадровые изменения не только в комсомольской номенклатуре вплоть до ЦК ЛКСМ Казахстана, но выговоры получили и работники горкома и обкома партии за то, что не знали истинного настроения комсомольцев города Ермака и предложили им не того секретаря. И то же самое было бы с работниками горкома, если бы граждане подали много голосов против судьи.
Так что скажу Назарову, что не надо делать кувшинное рыло: власть в СССР все менялась и менялась к худшему, но вы-то, законники, были впереди всех – это вы хотели служить не закону, а ухудшающейся власти, вы хотели быть независимыми от народа.
Начнем с собственно судей.
Судьи, если не считать работ Вышинского, мало оставили мемуаров, надо думать, им о своей подлости писать не хотелось, а больше не о чем было и писать. Но как-то уже давно получил странички журнала «Нева» с повестью Виктора Курочкина «Записки народного судьи Бузыкина». Курочкин с 1949 по начало 1952 года был народным судьей в поселке Уторгош Новгородской области и его «Записки», по сути, являются мемуарами.
К мемуарам надо подходить осторожно, поскольку их авторы лгут, порою даже не замечая этого, а Курочкин мало того, что облек их в форму художественного произведения, так еще и сам вызывает у меня подозрения в своей честности. Но дело в том, что мемуаристы зачастую сами не понимают, что видели и слышали, кроме того, они лгут о тех обстоятельствах, которые либо касаются их лично, либо по которым они хотят навязать читателям свой взгляд, а о сопутствующих обстоятельствах мемуаристам проще написать правду, чем выдумывать ложь.
Вот, скажем, зачем Курочкину выдумывать, как именно его избирали судьей? Он пишет, что по приезде на место, две недели занимался следующим: «разъезжаю по району и знакомлюсь со своими избирателями». Делал он это, разумеется не сам: «Инструктору райкома Ольге Андреевне Чекулаевой, вероятно, лет двадцать пять. Она высока, полновесна, остра на язык и даже красива. Но красота у нее не своя — краденая. К ее сильной ловкой фигуре с сочным голосом ну никак не пристало тонкое, нежное лицо хрупкой белокурой девушки. И чем меньше я стараюсь на нее смотреть, тем больше она насмехается надо мной и язвит. Я все терплю. А что мне остается делать? От нее зависит моя судьба. Я отдан ей в руки на весь период предвыборной кампании. Она развозит меня по району на показ избирателям и расхваливает. А когда остаемся одни, с глазу на глаз, говорит мне, что я кот в мешке, которого навязали ей возить и расхваливать».
Вот вдумайтесь в последнее предложение – почему инструктор была так недовольна? Потому что она теперь за Курочкина, в том числе и за итоги голосования граждан за него, отвечала, по сути, не зная Курочкина. Но в любом случае, как вы прочли, райком две недели представлял кандидата в судью людям на собраниях, на которых люди задавали судье любые вопросы.
И ответ на глупейшую претензию Назарова, что выборы судьи были безальтернативны. Что, райком должен был на радость Назарову двух кандидатов возить, чтобы показывать людям, что райком сам не знает, чего хочет?? Дело же не в количестве судей, а в том, что его могли просто не избрать, если бы он людям не понравился. Но они проголосовали. Почему?
Посмотрите, кто сегодня судья. Это молодая женщина, которая неизвестно как сдала экзамены на юрфаке, после чего несколько лет проработала секретарем суда, подделывая протоколы по приказу судей. Этим она показала председателю суда свою подлость и покорность, и ее назначают судьей. Такого судью, это ясно, даже сегодня народ не избрал бы.
Курочкин тоже был молод (ему было 26 лет), но он пережил блокаду Ленинграда и полтора года воевал самоходчиком, у него два ранения, три ордена и три медали. После войны он заканчивает среднюю школу, затем юридическую, одновременно работая то рыбаком, то воспитателем, то бухгалтером. У кандидата в судьи Курочкина были биография и жизненный опыт, которого у многих его избирателей, даже старше его, не было, плюс у него была справка юридической школы, удостоверяющая, что он знает законы. Какого судью было еще людям желать? Он не мог не вызывать уважения, как достойный кандидат в судьи.
Ниже мы посмотрим, что давала выборность судей, а сейчас рассказ Курочкина о взаимоотношении судей с тогдашним начальством.
«Первый секретарь райкома лично сам пригласил меня в свой кабинет и, как с равным, серьезно, по-деловому, полчаса беседовал о трудностях и задачах, стоящих перед нами на данном историческом этапе, и о том, что предстоит сделать, чтобы вытащить район из отстающих в передовые, и какая роль отводится в этом важном деле народному суду. Я заметил, что суд ни от кого не зависит и подчиняется только закону. Первый секретарь сказал: «Правильно. Но нельзя забывать партию. Она — основная руководящая и направляющая сила в стране». Я сказал, что это очень хорошо знаю и помню, потому что по основам марксизма в юридической школе у меня были круглые пятерки. Это очень обрадовало секретаря, и он пообещал назначить меня руководителем кружка по изучению краткой биографии Сталина в каком-нибудь отдаленном колхозе. Я поблагодарил за доверие, а сам про себя подумал: «Черт меня дернул за язык хвастаться пятерками». В общем, первый секретарь — умный и добрый человек. Мы расстались друзьями, дав друг другу слово работать в тесном контакте».