-Мне тебя, Брага, жалко. Я – что? Отец пил, бил. Мать умерла, я сбежал, даже школу не окончил. Мне нашу училкутоже жалко: такая хорошая. Я ночевал у неё иногда, а сбежал. Будто предал. И уже времена были - и не искал никто. Здесь ничего не нашёл, но и там не потерял. А ты? У тебя-то вон какая жизнь была! Кино!
Короб дошёл до фотографии Браги, вклеенной им в альбом. Вздохнул, серьёзно произнёс:
-Конечно, правильно, что никому не показывал. Хуже нету, когда тебя, взрослого мужика, жалеют. А я никому не расскажу.
И потом заискивающе произнёс:
-Это наша тайна Брага, да? Пусть наша тайна будет.
Брага кивнул, потому что так и не мог произнести ни слова. Это оторопь на него напала, которую он уже забыл. В детстве в такую оторопь впадал, когда отец их с Генкой курящими в сарае застал. Тогда оторопел, потому что точно знал - накостыляет отец. И как говорится, будто накаркал. В армии ещё так же оторопел, когда чеку из гранаты выдернул, а бросить - рука не разжималась. К счастью, сержант не оторопел. И тоже потом накостылял. Правильно сделал. А сейчас-то что? От кого попадёт? Брага оторопел, что его эту тайну, этот секрет узнал ещё кто-то. И словно чужой человек зашёл в дом в самый сокровенный момент.
Молча сидели. Также молча разошлись. Вечером, вернувшись. Брага узнал, что Короб страшно напился и пока не вырубился, выл, никому ничего не говоря.
С этого времени Короб стал хвостом за Брагой ходить, вздыхать, старался угодить, делал глазами какие-то знаки, которые должны были, видимо означать: я - могила, но тайна-то у нас есть, а, Брага? Иногда игриво подмигивал. Просил то и дело «посмотреть». Тогда Брага ему тоже глазами давал знаки: пошли.
Однажды Брага вернулся в подвал, а народ при его виде примолк, а потом Халтура, как наиболее наглый, с деланным равнодушием попросил:
-Чё, Брага, познакомь со сродствениками, а? Или рылами не вышли?
Короб сидел с виноватым видом. Брагу аж в жар бросило: во трепло! Предатель чёртов.
Короб не выдержал:
-Брага, я ж не нарочно. Они, дебилы, чё подумали? Дебил на дебиле. Думали, мы с тобой. Ну, это. Тьфу!
Сидевшие полукругом в центре подвала «дебилы» никак не реагировали на чествования этого салаги Короба, а выжидательно смотрели на Брагу. Тот ультиматумов не терпел и собирался всех послать громко и определённо, но Бульбаш, не любивший ссор и постоянно выступавший «мировым судьёй», за что пару раз огребал, опередил:
-Брага, мы ш тожа б не прочпаглядець, что ты за важный родственник, а мы ш трохи посмотрим, с твоих рук кали не довераештоваришам.
Толян тоже не хотел ссориться. Настроение не то, у него- праздник: он только что, сидя в парке со своим альбомом, «сыграл свадьбу» этой Светки, что в венке из ромашек сидит, с курсантом военного училища. Его здесь нет. Оно и понятно: пока не родня, дай срок, и он определится на место.
На Брагу напал кураж: он как-то даже с вызовом достал альбом из-за пазухи, молодцевато уселся в центре, отпихнув Короба, открыл альбом:
-Глядите, босота, как люди жили! Руками не трогать! Даже мытыми!
Около него столпились: кто рядом уселся, кто из-за плеча разглядывал. Сначала молча. Только просили то и дело: не листай, подожди.
Это когда не успевали разглядеть.
Брага по-хозяйски захлопнул альбом, резанул:
-На сегодня хватит! Сладкого помаленьку.
Никто не настаивал, признавая и волю Браги, и то что он - хозяин. Каждый сам по себе вдруг стали доставать кто бутылку, кто закусь, собрали «поляну». Чего и не припомнит уже никто, чтобы вот так самоорганизовывались в дружеском застолье, без повода. Ведь не умер никто. Сначала бросали реплики ни о чём. Потом Бульбаш попросил:
- Брага, мы бы все, думаю, не проч выслушать. Как вы жили? Очэн это желательно, Брага.
-Давай, колись, Бражок-дружок,- благодушничал Халтура.
-Много будете знать, плохо будете спать,- важничал Брага. И вдруг понял, что звучит эта дурашливая фраза неоднозначно. Потому добавил:
-Завтра, если хорошо будете себя вести, отчасти удовлетворю ваше любопытство. А сейчас - идите вы все…
Лёг на свой матрас и стал «доигрывать» свадьбу Маринки. И уже во сне настоящий бал видел. И так там наплясался, что утром казалось, ноги болят - почище, чем по футбольному полю бегать, на свадьбах у сеструх-то отплясывать!
Короб, юля перед Брагой, оправдывался: их переглядывания, уединения, сидение на лавочке в парке, кем-то замеченное, приняли за любовь! И когда Короба назвали педрилой, он взорвался и выдал, что за тайные уединения и вздыхания их связывают с Брагой. Но невольно Брага превратился в Шехерезаду! Почти каждый вечер он рассказывал замирающим от восторга, почтения, зависти товарищам о своей жизни: про бабушку-дворянку, про дядю полковника, про стервозную жену дяди, которую возненавидели все и только диву давались, чего эту толстую самодовольную бабу, которая на диване расселась, пока мужик бельё стирает, посуду моет, он терпит? Поганой метлой такую! Чего с ней миндальничать?