Выбрать главу

М. Г. Истинные русские крестьянки ушли, теперь их нет. Когда-то в экспедиции на Северной Двине я жила у Анны Михайловны (вы об этом тоже читали в романе). Святой человек! Такие были и здесь. Но они умерли. Остались комсомолки тридцатых годов, которым в свое время объяснили, что работать не надо. Будешь нажимать кнопки — и все пойдет само собой. Они и до сих пор ждут, что кто-то принесет им рай на блюдечке.

Ю. С. Я любил беседовать с одной девяностолетней бабушкой. Она в свое время была секретарем низовой партийной ячейки. Жила в хатке, покрытой соломой, которую поставил ее дедушка. Окнами жилище смотрело в небо, подгнило, покосилось. Спрашиваю, бабушка, а как же вы раньше жили? “О! До колхозов-то как трудились! Как старались! Как землю-то берегли! Пахать едешь, так плуг-то обязательно на грабарку положишь, чтобы ненароком не задрало. Ворочаешь его, а он чиже-е-лый! А когда колхоз объявили, так я бегом туда. Наконец-то отдохну!”

Тогда из Талежа убрали всех крепких хозяев. Я спрашивал у этих старушек: “Чьи дома здесь стояли?” — “Помещиков!” — “Да какие же здесь помещики! Никогда их тут не было!” — “Как же не помещики! Увидят палку — подберут. А гвоздь найдут, так ко кресту упрячут. Ягода пойдет — все бегом по ягоды. По грибы! Вот какие жадные были. Потом кирпичный завод построили. Как не помещики!”

Корр. Все-таки мне видится в вашей жизни элемент хождения в народ. Пусть это будет довольно схематичное соображение. В советские времена вы привозили сюда артистов. Сами выступали в качестве лекторов. Теперь вы этого не делаете. Почему? Не на кого влиять?

М. Г. Современного крестьянина-мужика уже не воспитаешь. Потому что его родили те самые женщины, о которых мы только что говорили — комсомолки тридцатых годов. Но, знаете, совершенно неожиданно появился вдруг на этой земле другой тип — сильного молодого русского мужчины. И он жаждет той культуры, которой обладаем мы. Юрий Николаевич нашел в них, по крайней мере, очень внимательных слушателей. Интерес взаимный. Они открывают свой мир, который нам совершенно нов. Это деятельные, мужественные русские люди. Они прочно стоят на ногах, в то время как большинство русского народа сейчас находится в лежачем положении.

Ю. С. Меня всегда возмущает пошлость политической терминологии. Людей вдруг начинают называть то красно-коричневыми, то демократами, то организованной преступностью, то мафией. Но что такое хотя бы та же организованная преступность? Где она? Покажите мне ее? Если покажете на правительство, на официальную власть, я соглашусь, что с этой преступностью надо бороться. Но указывают совсем не туда. Указывают на людей, которые построили церковь на святом источнике у нас в Талеже, обустроили, украсили подходы и подъезды к этому источнику. Называют их братвой, крутыми, как еще? Но для меня это — внуки и дети тех, с кем я сидел за одной партой. Я не знаю, чем они занимаются в своих фирмах. Но я знаю об их праведных делах. Они — часть русского народа.

М. Г. А что такое народ? Я — народ или не народ? Раньше были сословия, и, действительно, вопрос этот имел основания. Но люди моего поколения получили абсолютно одинаковые стартовые возможности. И бабка, которая теперь пьет водку не переставая, и я. В Сиракузах на женском симпозиуме я рассказала, как живут наши крестьянки. Дамочки не верили. Тогда председательница сказала: “Посмотрите на ее (то есть на мои) руки”. Что оказалось весьма убедительным аргументом. Руки у меня всю жизнь были такие, потому что я с детства сама делала всю черную работу, потому я считаю себя таким же народом, как любая крестьянка. И пресловутое хождение в народ для нас стало скорее хождением в себя, познанием своей сути. Тем более, что в былые времена, когда мы представали перед людьми со своим словом, местное начальство старалось устроить учения по гражданской обороне, прибегало к другим уловкам или попросту не давали автобуса, когда мы организовывали поездки колхозников в Зал Чайковского…

Тогда было время, краткий период, когда в народе брезжило предчувствие обновления. Сейчас люди довольны уже тем, что живы. Пьют, едят, спят. Время надежд закончилось. Надежд на нормальную жизнь, на занятие предпринимательством. Фермеров и здесь душили. Один даже повесился. Хотя организовал хорошее хозяйство. Продавал свинину по три пятьдесят, когда в магазинах была по пять. Ему не дали земли, выпасов, сенокоса. Загнали человека в угол. Приди другая власть, в России был бы рай. Тогда все хотели работать. Но энергия народа выплеснулась в пустоту.

Ю. С. Я тоже завел много поросят. Но на рынках не смог реализовать продукцию. Потому что все они были заняты азербайджанцами, грузинами. Тогда еще не существовало нашей русской братвы, которая восстала против кавказского произвола. И коммерческим магазинам уже тогда выгоднее было перегонять через себя дешевый импорт. Чем же закончилась моя производственная деятельность? За символическую цену распродал отличную свинину знакомым писателям. В итоге понял, что вложив в производство свой труд, свои знания, свое время — я не получу ни копейки прибыли. Вскоре это поняли большинство тех, кто пытался что-то предпринять. Преступление Гайдара именно в этом и заключается. Он лишил великий народ возможности честно и хорошо трудиться.

Корр. Вы в одиночку добываете себе хлеб насущный на земле. Да и на литературном поприще, теперь, когда сотой доли могущества не осталось от бывшего Союза писателей СССР, вы тоже один на один с судьбой…

Ю. С. Есть жгучая потребность общения с близкими по духу в своей профессии. Хотелось бы также ощущать какую-то поддержку, помощь от писательской организации. Но что они могут теперь со своей стороны?.. С большой симпатией мы относимся к Сергею Лыкошину. Последний роман Майи Анатольевны он прочел очень внимательно. И было бы совсем хорошо, если бы такие встречи завершались контактом с издательством. Потому что и у меня уже готова первая книга трилогии, исследование “Слова о полку Игореве”, на которое положена вся жизнь. Рукопись готова. Но возникает почти неразрешимая проблема: как ее перепечатать. Попросту у меня нет средств для этого. Мы живем на пенсию. Лыкошин взялся помочь с перепечаткой, потому что рукописью очень заинтересовался журнал “Образ”, они попросили у меня два листа. Спасибо и на этом. Мы уже и не мечтаем о стипендии, ссуде какой-то. Хотя деньги нужны и на утепление дома. Обкладываем деревянные стены кирпичом, на что брошены все наши средства и средства детей.

М. Г. Только не поймите нас так, будто мы просим о помощи. Нет, мы по-прежнему кланяться не умеем.

Ю. С. Главное, хочется общения. Бывая в Москве, заходим к друзьям, к Саше Проханову, высказываем свое видение тех или иных проблем. Когда я прочитал его “Охотников за караванами”, то понял, что это прекрасная проза. И что он совершает великое преступление по отношению к русской литературе. Ему надо садиться и писать романы.

М. Г. Вот эту залу, как говорят в деревне, мы строили как раз для того, чтобы принимать гостей, собирать единомышленников. Думали, что сюда будет приезжать чеховская интеллигенция — такие мы были наивные. На первых порах из Москвы ездили к нам писатели. Друзья ночевали. Но желаемой чеховской интеллигенции как-то не нашлось.

Корр. Запала мне ваша реплика о братве, Юрий Николаевич. Видел я и прекрасный уголок возле святого источника, на обустройство которого ушли десятки тысяч долларов — прикидывал на глаз. Буквально в ста метрах от вашего писательского гнезда, под вашим руководством, можно сказать, кипит деятельность. Братва не на словах любит русскую землю — и это прекрасно. Вот если бы это их чувство распространялось еще и на русских писателей.

Ю. С. История наших отношений с крутыми ребятами такова. Нашли меня они. Их главный, или как еще говорят, авторитет прислал ко мне своего помощника. Ему было велено пригласить меня туда, в их фирму, там, мол, накрыт стол, и состоится деловой разговор. Гонец был нам уже знаком. Приезжал раньше. Сидел вот на этом самом месте. Рядом с ним — наш районный администратор. Еще один гость был из комитета по землеустройству. И со мной как со старостой велся разговор о том, чтобы выделить землю для построек “представителю фирмы”. Я на такие просьбы всегда отвечал так: видите храм полуразрушенный — восстановите его. Ну хотя бы отремонтируйте перекрытия и сделайте крышу, чтобы сохранить постройку. И я вам из-под земли добуду землю, простите за каламбур.