А. Б.
ПО РЕЦЕПТАМ ЗОНДЕР-КОМАНД
В. Ш.
Уж сколько лет твердили миру, что Германия давно не та, какая была при “бесноватом”, что бундесвер — это современная, гуманная армия для защиты демократических идеалов…
И вдруг на суд общественности попала недавно одна интересная видеозапись. Сюжет незатейлив. Это расправа над боснийскими сербскими партизанами. Тут и связанные по рукам и ногам, с залепленными скотчем ртами “пленные”, и пытки ножом, и расстрел в затылок поставленных на колени сербских боевиков, и даже образцово-показательное… изнасилование сербской “партизанки”. В общем, весь набор какой-нибудь заштатной зондер-команды.
Одно только смутило граждан, видевших эту пленку. Снята она была не в казарме хорватских гвардейцев и даже не у мусульманских фанатиков, достали эту пленку не из архива Второй мировой войны. Сделана была эта запись в казарме одного из германских батальонов, отправлявшихся на “миротворческую” службу в Боснию. Так, оказывается, тренировались доблестные германские солдаты, готовясь к выполнению “миротворческой” операции под эгидой ООН.
Германский канцлер Коль (любимый друг нашего президента) тут же добродушно пояснил, что-де парни молодые, развлекались, фильмов западных насмотрелись… А так — мухи не обидят. Грудью за демократию, свободу и мир между народами! И батальон убыл на смену выслужившим свой срок воякам…
Говорят, когда эту пленку показывали по германским телеканалам, на кладбище дивизии СС “Мертвая голова” радостно раскачивались бетонные кресты и откуда-то из-под земли доносились знакомые аккорды “Хорст-Весселя”…
В. Ш.
МГНОВЕНЬЯ
Юрий Бондарев
СТАРОСТЬ
В деревенском платке, в обвисшем стареньком пальтишке, с сумкой в бессильно опущенной руке, она стояла возле арки ворот и неподвижно смотрела на работающего лопатой дворника, здоровенного парня в вязаной шерстяной куртке. Он ловко, сильно отбрасывал снег с тротуара, изредка удивленно оглядывался на старуху, а она, не шевелясь, окостенело смотрела тусклыми глазами на лопату, заметив во всем весеннем мире только ее, но не видя ни самого дворника, ни сияющих на солнце сугробов. Она видела что-то свое, незримое никому, смотрела внутрь себя, вспоминая то, что уже никак не могла вспомнить.
Я видел, как свернула с мостовой машина, подъезжая к арке за спиной старухи, слабо и нетерпеливо сигналя, но старуха стояла, не двигаясь, не оборачиваясь, не изменяя выражение сухонького лица. И тут я понял, что она внезапно остановилась здесь в настигнутом бездумье и так же бездумно направила свой бессмысленный взгляд в сторону работающего лопатой дворника, совершенно не интересного ей, но явившего собой как бы точку магнита ее бездумья.
Машина осторожно объехала старуху, исчезла под аркой, а она даже не взглянула, не повернула головы в направлении шума мотора, равнодушно отсутствуя в этом озвученном мире. И мне показалось, что несколько минут она будто пребывала в блаженной сияющей пустоте безучастия, которого нет на земле, безразлично и покорно стояла без мыслей, без воспоминаний, без чувств, что было преддверием вечного беспространственного безмолвия.
Я знал, что это была не глухота, не слепота, а глубокая старость.
КРУГОВОРОТ
Из дневника астронома
Тебя уже давно нет со мной, а я, как безумный, оглохший от одиночества, ищу спасения в мыслях о бессмертии всего живого во Вселенной. Нет, теперь я не сомневаюсь, что ни единого атома невозможно создать из ничего и невозможно материю уничтожить абсолютно. И особо важно, что вместе с материей наше сознание будет существовать бесконечно, не подверженное смерти и исчезновению. Почему большинство астрономов избегают признать главную истину? А она заключается в том, что неисчислимые галактики Вселенной — вечны, как вечна и материя. То есть: не было начала возникновения галактик, не было и начала возникновения материи из неведомого вещества. Лавуазье, отвергая “тепловую смерть” мироздания, которая уже могла бы наступить много раз, пришел к заключению, что в бесчисленных галактиках существует вечный, непрекращающийся круговорот материи, энергии и возникновения жизни. И мой любимый астроном Шепли, изучая космос 65 лет, сделал основной вывод: “Вселенная всегда была и всегда будет выше нашего понимания”. И вот все это в тысячный раз с навязчивой непоколебимостью утверждает меня в том, что в непознанной нашим разумом Вселенной безраздельно господствуют великие объективные законы: сохранения материи, энергии, тепла, количества движений и самой жизни на неограниченных числом планетах в мировом пространстве. И меня поразила мысль, что на этих планетах существует, должно быть, разумная жизнь в многочисленных совпадениях, наподобие зеркального сходства с нашим земным существованием. И поразило то, что планеты, подобные нашей, с точностью до единого атома существуют в каждой эволюционной эпохе развития жизни. Стало быть, каждый человек и все живое имеют свих бесчисленников, одинаковых в любой мелькнувшей и настигающей секунде, одинаковых в физических движениях, чувствах, мыслях, привычках, поступках, которые вечно рождаются, вечно живут и вечно умирают. Какая безумная охватила меня мысль! Какая страшная вселилась в меня теория!
Ведь это означает, что на разных планетах в каждое мгновение распинают Христа. И никогда не было начала его распятия, как никогда не будет и конца. И Иуда предает его всякий раз. И Понтий Пилат неустанно спрашивает Христа перед казнью: “Что есть истина”? И я вечно нахожусь на той Великой войне, и вечно горит после бомбежки Сталинград. И существует множество миров, где в любой миг времени Гоголь закончил переписывать шестой вариант “Мертвых душ” с совпадением всех помарок, исправлений, знаков препинания.
Но самое главное: на всех планетах во Вселенной есть женщина, любимая мной без памяти, но которая недолго любила меня и ушла однажды, безразлично-холодно сказав: “прощай”, — и поцеловала меня в лоб, как покойника, впрочем, в тот вечер и похоронив меня… Если бы не наука, не студенты, я погиб бы тогда. Странно: ее уже нет на свете и нет того человека, к которому она ушла, а в душе моей ничего не забыто. И когда я ложусь в свою постылую старческую постель и закрываю глаза, мне вдруг кажется, что она, шурша юбкой, входит в комнату, наклоняется надо мной — я ощущаю тепловатый ветерок ее духов, ее шепот “прощай”, и холодные губы едва прикасаются к моему лбу, как к покойнику… Я испуганно вскакиваю на постели, оглядываю пустую комнату, потом падаю головой на подушку, опять закрываю глаза, заставляя себя думать о тех сказочных днях, когда мы познакомились с ней в Ялте на горячем пляже, ослепленные морем, о том, как мы молодые, сильные заплывали с ней далеко за буй, как смеялись, блестели ее глаза от синевы пространства, солнца, как вода омывала ее отполированные загаром кофейные плечи, как были прохладны в морской свежести ее губы… Но это видение мелькает краткой секундой. Я лежу в темноте, не открывая глаза, и снова она входит в комнату, шурша юбкой, и снова вызывает озноб сквознячок тепловатых духов и ее холодный поцелуй в лоб. И вот каждую ночь я медленно умираю, медленно схожу с ума — и нет ни начала, ни конца моей боли, моей беды, от чего не может отказаться моя память, подчиненная уже не мне. И я проклинаю себя за эту пришедшую мне в одиночестве старости мысль о непрекращающемся круговороте энергии и человеческого сознания. И все-таки зачем и во имя чего это безостановочное движение, эти зеркальные повторения жизни и смерти во Вселенной? Да, это выше нашего понимания. С готовностью верю, что человек — природа, познающая самое себя. Но тогда зачем ее познавать, если не было ни начала ее создания и не будет конца? Есть ли смысл в познании непознаваемого? Неужели галактика, как и материя, наша жизнь и страдания не имеют завершения? Зачем повторять страдания Христа, жестокость, войны, молниеносные радости, муки несчастной любви, которые страшнее всех казней? Это выше, выше человеческого понимания. Одно я еще готов понять: от этих мыслей, которые истерзали меня, может спасти только самоубийство. Нет, и оно не спасет, оно будет вечно повторяться в круговороте на разных планетах — без начала и без конца. Да, да память материи и мысль невозможно стереть во Вселенной.