Выбрать главу

А. П. Но что же все-таки подразумевается, когда мы говорим “военная реформа”? Я по-прежнему как наивный человек, как идеалист — а я им и сейчас остаюсь — считаю, что мы в это слово вкладываем некий положительный смысл, наше желание усовершенствовать флот, экономику, всю жизнь. Что же такое реально представляет собой реформа, как она касается вас на флоте своим крылом?

В. К. Одной фразой отвечу: жить по-человечески и служить по уставу. По-человечески — это значит не на февральской получке находиться во второй половине июля.

А служить по уставу — значит как положено: на корабле, в море. Ведь когда нет топлива — разве это служба? Вот это надо сделать, и это возможно сделать, даже сегодня возможно, когда мы в удавке финансовой.

А. П. И все же, каковы параметры, критерии существования флота? Скажем, эскадры океанской у нас нет, Дахлак не наш, топливо и масла на пределе, весь флот стоит у пирса, у офицеров бушуют души, жены ропщут, оборудование навигационное устарело, космические группировки удается нам вывести в полном объеме или нет — этого не знаю. Но в чем критерий существования флота? Он сжимается, сжимается, сжимается… Что в пределе: последний катер или еще флот? Или это как бы арифметическая сумма железа и какой-то человеческой массы?

В. К. Критерий флота имеет и количественную, и качественную характеристику. Количественная — в его составе боевом, в его людях, а качественная характеристика присуща эффективности решения задач, стоящих перед ним.

А. П. То есть ТОФ удовлетворяет и сегодня этим критериям?

В. К. Безусловно. Отвечает всем необходимым требованиям: от последнего тральщика до морских стратегических ядерных сил.

А. П. И даже управляемость сохраняется?

В. К. Да, наш флот управляем и как самостоятельное боевое объединение, и в составе любой группировки. Сейчас мы совместно с Дальневосточным округом провели небольшие региональные мероприятия — учения, проверили взаимодействие на практике, отработали все свои вопросы.

А. П. Значит, вам удается — и я думаю, на это все направлено — превратить свой флот в минимально возможное нечто, чтобы потом это все опять расцвело. Или нет? Ведь в моем, литературном, мире мы переживаем тоже своеобразную катастрофу: союзы писателей рухнули, многие ушли в политику сумасшедшую, какое-то время просуществовали в качестве общественных лидеров и сгорели дотла на этих своих ролях. Рынок книжный рухнул, и ты сегодня можешь писать шедевры, но критики, которая оценит, уже нет. То есть свои муки налицо, но все-таки, мне кажется, нам удалось сохранить некий ДНК, некий код культурный, вот он сейчас зазимовал, как вирус, в стадии вируса, а чуть потеплеет — опять мы распустимся в культуры. Наверное, и на флоте вот этот ген подобным же образом сохраняется?

В. К. Вы совершенно правы. Этот ген прежде всего в людях. Останутся те, кто верит, что флот нужен России. Таких много, сотни тысяч. Есть, конечно, люди, сломавшиеся морально. Планочка жизненного уровня где-то опустилась — они и не выдержали, упали. Есть такие. Мы их потеряли, можно сказать. Но в своем большинстве люди у нас достаточно упорные, в них как вложили понятие “Родина”, так в них это понятие и остается — как основа всего. Ради шутки, как говорят на флоте: “На шлюпках поднимем флаги, а флот будет!” Это — идея, можно сказать, народная, не пришедшая со стороны, не насильственно кому-то вложенная в уши.

“Летчик, угнездившись в кабине, захлопнул фонарь. Укрылся стеклянным блеском. Стал невидимой частью машины. Слабо зашумело, задуло, одев машину прозрачной рябью. Перешло в нарастающий секущий свист. Из-под брюха ударили синие струи, расплющиваясь об огнеупорную палубу. Самолет окутался копотью, светом. В грохоте колыхнулся, стал отжиматься от сияющих раскаленных опор. Висел в сфере света, в центре огня. Медленно вращал глазницами, уходил за пределы палубы над плещущим морем, выдавливая на воде плоские ямы. И вдруг косо, быстро, снимаясь с невидимой, удерживающей его спицы, понесся, черня и терзая воздух, вонзаясь в тусклую даль. Разом умолкая, превращаясь в маковую росинку. Пусто. Голое море. Оседает шлейф жирной гари. И уже второй самолет, окутываясь ревом и пламенем, балансирует, щупает крыльями воздух, уносится на огненной метле” (из блокнота)

А. П. Мне кажется, что военным, в частности морякам, сейчас морально труднее, чем кому бы то ни было, я даже думаю, труднее, чем конструкторам генеральным, которые что-то там строят — ракеты, корабли, танки,- потому что военные, а особенно моряки, вообще очень наивные люди, потому что большую часть жизни они проводят на морях и не знают жесточайших законов берега. Они наивные, потому что верят в святые символы флага. И теперь, когда рушится Родина, народ, ценности, оборона,- встают вопросы. За что Нахимов воевал? За Крым. Где этот Крым? Зачем Цусима, где погибла эскадра адмирала Рождественского? Ведь это страшно тяжело сегодня офицеру, адмиралу, тяжело морально. Я не говорю о зарплате и прочих бытовых неурядицах.

В. К. Потому-то я и сказал перед этим: тот, у кого моральная планочка оказалась низковата,- тот и выпал из строя. А в основном у большинства, она высокая. Ведь мое место в частях. Я от Камчатки до Хабаровска на самолете все облетал, переговорил и продолжаю общаться с очень многими людьми.

А. П. Вы чувствуете себя частью края?

В. К. Конечно, я же коренной приморец. Я все сегодня делаю для того, чтобы на кораблях служили уроженцы Дальнего Востока. Ведь раньше ТОФ на 80 процентов комплектовался офицерским корпусом с запада. А сегодня мы делаем все — и, на мой взгляд, правильно делаем, чтобы здесь служили те, кто здесь родился и вырос.

А. П. Судьба Приморья сейчас волнует всех. Вот, Владимир Иванович, можно некорректный вопрос задать? Я тут встречался с Евгением Ивановичем Наздратенко и почувствовал, как он взвинчен, какая у него сейчас душевная драма происходит в связи с конфликтом, который сейчас нарастает, разгорается в Приморье. Как офицеры флота к нему относятся? Я не спрашиваю, как вы к нему относитесь. Вы знаете свой состав. Что думает моряк-дальневосточник по поводу этой драмы, которая нависла над Наздратенко? Ведь нет в ней необходимости, нет для нее условий — и нам бы ее очень не хотелось, очень. Но все же: если, предположим, будут досрочные выборы… Мне кажется, что до этого не дойдет, удастся погасить скандал. Но если будут досрочные выборы, то флот поддержит губернатора?

В. К. Конечно, флот будет за губернатора голосовать, как и в 95-м году. Наздратенко сегодня очень много делает для флота — не на словах, а в конкретных делах: и в подготовке кораблей, и в обеспечении жильем, да по любому вопросу, который надо решить. И не только он, но и все его вице-губернаторы с удовольствием любой наш вопрос решают. Вот сейчас “Адмирал Виноградов” ушел в поход на Токио. Кстати, интереснейший поход. Больше века русских военных кораблей не было в Японии, с 1894 года, когда мы последний раз заходили в порт Нагасаки. Так вот, по моей просьбе были проведены за счет местного бюджета некоторые финансовые вливания для корабля, чтобы не ударить в грязь лицом. И точно так же мы здесь работаем. Ведь Владивосток — город моряков, и флот городу помогает, краю помогает. Вплоть до того, что по-прежнему на картошку ездим! Но наша помощь, конечно, больше проявляется в ситуациях чрезвычайных. Вот когда зимой очень трудно было, топлива не давали, то корабли сливали, отдавали свое топливо городу. Так было.

А. П. А нам казалось, что Наздратенко открывал НЗ.

В. К. Да, флот открывал НЗ по просьбе губернатора, чтобы дать топливо городу, его тепловым электроцентралям. Мы друг без друга не можем жить. Поэтому, возвращаясь к тому вопросу, я еще раз повторю: не нужна эта драма. Нам нужна работа. Трудная, совместная работа.

А. П. А что вообще творится в Тихом океане, кто там сейчас хозяин?

“На рейд из залива вышла подводная лодка. Лениво, вяло скользила, неся свое черное, змеиное, со связками мускулов тело. Застыла, гася движение среди белесых вод. Я смотрел, прозревая сквозь воду ее колоссальную, сокрытую в море массу, атомное горение котла, контейнеры, отягченные готовыми для удара ракетами. Подлодка готовилась к стрельбам. Через несколько недель она уйдет в океан. Погрузится на долгие месяцы, скроется среди подводных течений. Войдет в пульсирующее грозное поле, охватившее мировое пространство. Между двух полюсов, уклоняясь от самолетов разведки, следящих акустических станций, противолодочных кораблей неприятеля, от рыскания враждебных подлодок” (из блокнота)