А. П. В нашей военно-промышленной среде я встретил одно соображение, которое показалось мне интересным и важным: поскольку произошла долгожданная конвергенция, и люди устраиваются на мировом рынке в заданную Америкой политическую и экономическую структуру, то интерес американцев к нашей оборонной системе, к нашему космосу, в частности, куда они готовы вкладывать и уже вкладывают деньги — не пропадет ли этот интерес, когда они узнают, что мы сливаем космические проекты с ПРО и РВСН, что у них отныне — одна казна, одна копилка, один денежный мешок? И тем самым мы подорвем — при наших нищенских сегодня возможностях — развитие собственно космических технологий.
В. Б. Знаете, мы не раз встречались с американцами в самых разных условиях, и у меня представление о них достаточно четкое. Могу сказать, что альтруизм — не самая характерная для них черта. Янки всегда действуют в своих собственных интересах, и раз они вкладывают определенные средства, то это говорит лишь о наших успехах по развитию передовых технологий, особенно двойного назначения, для доступа к которым американцы готовы использовать все свои возможности, финансовые в том числе. И чем больше они заинтересованы, тем больше готовы заплатить. А поддерживать космические исследования или космические силы в нашей стране — вовсе не цель их инвестиций. Поэтому к их “помощи” надо относиться очень осторожно. Так, мы подписали с США соглашение о продаже за 12 миллиардов долларов 500 тонн оружейного урана, который снимается с боеголовок. И что сейчас вокруг этого соглашения происходит? Вовсю идет кампания, чтобы его исполнение сорвать или по крайней мере сделать менее выгодным для России. Теперь американцы хотят платить уже не 12, а 8 миллиардов долларов и только за технологии обогащения, а стоимость природного урана они оплачивать уже не собираются — то есть ищут любые лазейки, чтобы обеспечить интересы своего военно-промышленного комплекса. То же и здесь. Я не думаю, будто мы сможем развивать свои военно-космические или другие военные программы, опираясь на средства американцев или других западных инвесторов.
Стартовая позиция ракетной части. Незримые, в окрестных лесах зарытые в землю махины сконцентрировали в себе громадную мощь ракетно-ядерного оружия.
Вслед за генералом, повторяя его движения, хватаюсь за железные скобы. Мы — в колодце, в тесной серебристо-безжизненной глубине, перевитой сталью, жгутами проводов. Касаюсь плечом цилиндрического стакана, за которым таится ракета. Все ниже, ниже, в том узком проеме, где в случае пуска пронесутся струи раскаленного газа, провожая рванувшуюся ввысь ракету. Шахта — не просто емкость, не просто обойма, а сложное инженерное сооружение, окружающее ракету особой “средой обитания”, заслоняющее ее от враждебных ракет, питающее ее, связанное с ней многочисленными пуповинами, чутким живым общением.
Любая мысль — о хлебе, о сыне, о международной политике, о жизни и смерти — здесь, в этой шахте, обретает свои предельные аргументы.
А. П. Ядерное оружие называют политическим. В СССР оно соответствовало той роли, которую играла наша страна, тем целям, которые она ставила перед собой в контексте своего исторического максимализма и противоборства с другой стороной. И, как бы ни было дорого это оружие, оно себя оправдывало. Мы полвека жили без войны, то есть за счет этого политического оружия другое оружие не грохотало на территории нашей страны. Теперь, когда геостратегическое положение России резко изменилось, когда олицетворяемая сегодняшним политическим руководством Россия почти добровольно сбросила с себя миссию сверхдержавы, не ставит себе никаких стратегических целей и, более того, всячески стремится разоружиться и снизить уровень участия в мировой политической жизни с глобального до субрегионального,- не являются ли в этих новых условиях подходы к самой проблеме ядерного оружия, существующие в военной среде, уже устаревшими? Ведь военный и экономический потенциал нынешней, реальной, России несопоставим с советским, да и роль, которую по согласованию с американцами выбрало для себя нынешнее руководство страны, — все это плохо вяжется с мощью ядерного наследства СССР, с философией, благодаря которой эта мощь до сих пор существует.