Владислав РАСПРОДАЖА ( фрагмент романа “Обнаженная натура” )
ПАШКА подробно принялся описывать свои злоключения. Когда он дошел до предательства Макса Ундера, рука полковника машинально дернулась к правому бедру, слепо стала нашаривать кобуру. По-видимому, тело помнило и чувствовало ее, как чувствует инвалид боль в ампутированной несуществующей ноге. Ничего не обнаружив на бедре, рука полковника судорожно сжалась в кулак.Высоко подпрыгнул кот Лис и кинулся вон из комнаты.И заголосила, завскрикивала, запричитала квартира, как восточная барахолка:- Торшер! Торшер! Бронзовый, старинный!..- Ковер! Персидский!- Шуба! Лисья! Новая, ненадеванная!..- Ун-ты! Ун-ты!..И слышались еще крики жены скорняковой: “А чтоб вас Перуном побило! А чтоб вам кишки по столбам намотало! Чтоб вас разорвало на четыре части! Чтоб вам руки скрутило!”И особенно горестное, заунывное из комнаты Касыма и Айши:- Ай-и-и-вай-и-иджяляб-ай-и-и!..Разграблено было почти все, из ценных вещей остался только старенький черно-белый телевизор “Рекорд”, аквариум с лягушкой, гири Кузьмы Захарьевича, да еще несокрушимо высился в углу коридора знаменитый старинный буфет - видно, не было силы, способной его утащить за пределы дома. Оторвали только бронзовые ручки, выбили стекла, но сдвинуть с места не сумели.Жизнь в доме потекла своим чередом. Дома не в гостях, посидев - не уйдешь. Первые несколько дней жильцы еще пытались добиться правды и расследования, а потом, находившись по учреждениям, постепенно растеряли первоначальную решимость. Теперь, когда у них ничего уже не оставалось, кроме этого подгоревшего дома и дырявой крыши над головой, когда все так называемое “добро” их было растащено лихими людьми, они вдруг не то, чтобы переменились, нет, просто как-то успокоились, умиротворились. Долгие вечера просиживали они на кухне вокруг единственного старого чайника, уцелевшего благодаря своей ветхости и закопченности, вели тихие мирные разговоры, не торопясь, как прежде, разбежаться по своим углам. В паузах разговора прислушивались к шуму дождя за стеной, вздыхали каждый о своем. Тусклая голая лампочка мигала над головой, журчала струйка воды в раковине.А там, за темными окнами, непонятной и тревожной жизнью жил дичающий и вырождающийся мир, клацал железными зубами, выхватывая и глотая куски собственной плоти, рычал от боли и голода, не догадываясь, что эту боль, эти рваные раны наносит он сам себе.Была, была надежда у жильцов на лучшую жизнь, поскольку обещаны им были все-таки отдельные квартиры в новом доме-красавце на окраине Москвы. И все их долгие вечерние чаепития походили на вокзальное ожидание, каждый ждал своего поезда, и чувство скорого расставания поневоле делало их благожелательными друг к другу. Все же успели съездить и полюбоваться на последние отделочные работы в новом их доме, были уже и ордера выписаны на каждого… Но вдруг страшная и нелепая новость обрушилась на жильцов - их новый дом, почти полностью уже готовый, захватили Акуны.- Какие такие Акуны?! - ревел на кухне полковник, наступая на бабу Веру, которая вернулась из жэка. - Ты толком говори, что тебе там сказали…- Что еще за Акуны на нашу голову? - причитала Стрепетова.Татарин Касым побледнел, обхватил голову руками и пошел из кухни. В дверях он обернулся и сказал:- Теперь все.И ушел. Минуту стояла мертвая тишина, потом загалдели, замахали руками.- Сказали и сказали, - объясняла баба Вера. - Сами толком не знают. Вы, говорит, квартир уже не получите… теперь, дескать, кругом рынок, большие деньги у людей. Живите, говорит, пока, где находитесь, но скоро вас шурнут.- Как так шурнут? - не поверил полковник. - Не имеют права.- А нам, говорят, никакого права и не надо. Я тоже им говорила, что права не имеют, а они говорят закон такой уже есть, за все деньги платить.Тихо вернулся на кухню татарин с плотницким топориком в руках, подошел к занавеске, выглянул на улицу и плотно задернул окно.- Объясни, Касымка, ради Бога, не мучь! - взмолилась Стрепетова.- Э-э, - скривился татарин, - Акун пришел, уходить надо.- Ну нет! - полковник ударил кулаком о кулак. - Сам лично пойду. Разберусь на месте событий… Принеси-ка мне, баба Вера, мундир с орденами, он под матрасом у меня, в головах…Полковник вернулся поздно вечером в растерзанном мундире и без орденов. Долго замывал раны в ванной, наконец вышел к жильцам и коротко сказал:- Касым прав.Расходились по комнатам притихшие и встревоженные. На город опускалась сырая осенняя ночь. Часов в одиннадцать откуда-то с севера послышался далекий рокот барабанов, все снова собрались в кучу, судили и рядили о том, что бы это все могло значить. Решили в эту ночь быть начеку, жгли костры вокруг дома. На кухне, склонившись над старым планшетом, мозговал полковник. Он сосредоточенно вычерчивал на бумаге какие-то загадочные круги и линии, сухо и бледно штриховал синие стрелки и, послюнявив карандаш, жирно и сочно выводил красные. Время от времени он, надев очки, внимательно вчитывался в потрепанную военную брошюру со звездой на обложке под названием “Массирование сил и средств в направлении главного удара”. За его спиной стояла Стрепетова и заглядывала через плечо.- Че-орный во-рон, что-о ж ты вье-шься, - тихо пел полковник и перебивал сам себя раздумчиво. - Тэ-эк, здесь устроим засеку… Здесь у нас по плану забор… Над мо-е-ю го-ло-вой… Добро!Рядом с Кузьмой Захарьевичем, примостившись на ящике, скорняк сшивал шкуры суровой иглой. Прикладывал к груди, к плечам, распарывал и начинал сшивать снова.- Получается, Кузьма Захарьевич? - с надеждой робко спрашивала Стрепетова, вглядываясь в план.- Добро, Любушка, добро!.. Вот тут слабина только, - указывал карандашом куда-то в угол листа. - Здесь у нас прогалина… Эх ты, сволочь людская! - ругнул он Макса Ундера. - Ну ничего, побьемся еще…Утром следующего дня Кузьма Захарьевич вывел обитателей дома на улицу и приказал им оглянуться на дом. Над крышей в легком утреннем сквознячке трепетал привязанный к антенне красный флаг.- Порядок! - торжественно произнес полковник.- Я бы, Кузьма Захарьевич, водрузил и монархический стяг, согласно убеждениям, - попросил Юра. - Белый, золотой, черный.- Водружай, - согласился полковник. - Стяг не запятнан.- Кузьма Захарьевич! - обратился Родионов, - разрешите в редакцию отлучиться. Может быть, удастся шумнуть в прессе.- Добро, - разрешил полковник. - Бей в колокола.Против ожидания, Родионову пришлось задержаться на службе до самого вечера. Дело получалось слишком серьезное и запутанное. Сперва главный, выслушав о захвате квартир и нападении на дом, обнадежил: - Это, Паша, абсурд! Быть такого не может! Зови Кумбаровича, разберемся.Кумбарович, однако, оптимизма главного не разделил. Выслушал обстоятельства дела, подумал и сказал:- Не знаю, не знаю… Надо съездить к своим, посовещаться.И уехал на казенной машине. Вернулся он часа через три, вместе с ним в редакцию проникли два бодрых, уверенных юриста с черными кейсами в руках. Заперлись в кабинете у главного, деловито разложили на широком столе извлеченные из кейсов бумаги. Тяжко легла посередине коричневая плита с надписью “Свод законов”. Столбиком выстроились друг на друге книжки потоньше, справочники и учебники. Ворохом высыпались тонкие, несерьезные брошюрки, слепые бледные ксерокопии, газетные вырезки.И закипела работа. Юристы, как два цирковых фокусника, перебрасывались бумажками, жонглировали книгами, шелестели легкими брошюрами. Едва один из них заканчивал фразу, другой подхватывал ее на лету, ловко управлялся с деепричастиями и соподчинениями и, не давая фразе остыть, швырял ее товарищу. Тот подхватывал ее и, словно борец на тренировке, расправлялся, как с тряпичным чучелом, проводил подсечки и захваты, перекидывал через бедро, брал на болевой прием. Да, это, безусловно, были профессионалы, даже Кумбарович и тот восхищенно крякал. Постепенно до Родионова доходило, что дело их проиграно изначально, что есть две-три зацепки, но связаны они с неимоверными финансовыми затратами и долгой юридической позиционной войной. Что жильцам обреченного дома еще очень повезло, ибо за территорию под домом уже полгода бьются два концерна. Какой-то ловкий чиновник из префектуры сумел продать им одни и те же недра под домом, взяв за это две взятки. Чиновник этот, впрочем, был недавно найден без головы, в подмосковных болотах. Есть, есть одна зацепочка, есть одна корпорация под названием “Бабилон”, которая могла бы побороться с этими гигантами, но опять же, причем здесь жильцы?..- Но вот же “Свод законов”! - наивно указал пальцем Пашка на несокрушимую плиту.Вдоволь насмеявшись, юристы сунули под нос Родионову какую-то мятую бумажку.- Вот! Вот реальность!Бумажонка потрепетала и растворилась в ловких в руках.- Но ведь это захват, оккупация! - возмутился Пашка.- Если бы… - покачали головами юристы. - Если бы обычная оккупация… Но это не обычная оккупация: просто земля продана.- Земля продана, - пояснил Кумбарович. - А что продано, то не завоевано.- Что продано, то продано! - заключили и юристы.- Но так всю Россию можно продать! - возопил Родионов.- А и продана, - восторженно подтвердили юристы. - Да так продана, что и дважды, и трижды… И все законно, без нарушений. Приватизация. Костромскую область, к примеру, четыре раза продали, там большая драчка назревает, надо бы успеть…- Успеем, - спокойно сказал его товарищ, убирая документы в кейс. - А нет, так в Клину поработаем. Или в Смоленске, там тоже дел хватит.Юристы исчезли стремительно, как и появились, ухитрившись каким-то образом одновременно проскользнуть в узкую створку двери.- Вот так, Паша, ничего не попишешь, - грустно сказал главный. - Пиши не пиши, а все равно ничего теперь не попишешь…Пашка поднялся и молча вышел из кабинета.