То, что Валерий Гергиев решил вновь обратиться к "Аиде", удивления не вызывает. Гергиев тяготеет к операм, где оркестр играет одну из первостепенных ролей, и "Аида" — это именно такая опера. Здесь впервые Верди так много внимания уделил инструментовке, а также гармонической и драматической точности оркестрового сопровождения. Это сближает "Аиду" с операми Вагнера, хотя только у Верди достигается такое безупречное слияние действия, слова и музыки. Редкое чувство театра, неистощимая музыкальная фантазия, умение так выстраивать сцены и использовать воздействие человеческого голоса, что арии, ансамбли и хоры "Аиды" передают малейшее движение человеческой души, привели к тому, что эта опера, написанная на ориентальный, далекий от реальной жизни сюжет, продолжает волновать любого неравнодушного слушателя. Новая постановка "Аиды" в Мариинском театре не умалила великого творения Верди. Это обусловлено и мастерством Гергиева — дирижера, и великолепной сценографией П.А. Шильдкнехта, которая сохранена еще со времени постановки 1922 года, и работой хормейстеров Леонида Теплякова, Сергея Инькова и балетмейстера Игоря Бельского и, конечно же, пением и игрой ведущих солистов: Ларисы Шевченко — Аида, Ларисы Дьяченко — Амнерис, Владимира Галузина — Радамес и Виктора Черноморцева — Амонасро. Роли эти, как всегда у Верди, предполагают наличие не только незаурядных вокальных данных и мастерского владения голосом, но и яркого актерского темперамента. Исходя из этого, хочется особо отметить работу Владимира Галузина, продемонстрировавшего изумительный по силе, красоте и мягкости звучания тенор и к тому же весьма неплохо смотрящегося в трудной для артиста роли слишком уж положительного Радамеса. Особенно сильное впечатление оставили сцена триумфа египетских войск на площади в Фивах с ее знаменитым маршем и хорами, а также финальная сцена оперы, заканчивающаяся светлым, лирическим дуэтом прощания с жизнью Аиды и Радамеса. Этот дуэт в исполнении Шевченко и Галузина прозвучал так тепло и задушевно, как это ощущал при сочинении музыки Верди, сам в это время целиком захваченный чувством к певице Терезе Штольц, ориентируясь на вокальные данные которой он и писал партию Аиды. А вот Ларисе Дьяченко, обладающей сильным меццо-сопрано, еще предстоит, на мой взгляд, поработать над ролью Амнерис, чтобы она стала более живой и женственной.
"Риголетто" в интерпретации театра "Санктъ-Петербургъ опера" в первую очередь привлекает своей постановкой и драматургическим решением. Во-первых, эта постановка — результат совместной работы Театра и Государственного Эрмитажа. И, вероятно, оттого, несмотря на несменяемые декорации, изобретательно решенные в виде длинного изогнутого перехода с многочисленными дверями в его стенах, конец которого теряется из вида, в каждой мизансцене ощущаешь подлинность жизни и эпохи галантного и распутного времени французского абсолютизма. Этому помогают и художественно выполненные костюмы, головные уборы, карнавальные маски, как будто сошедшие с полотен маньеристов, и пластика движения артистов, решенная в стиле XVII-XVIII в., и мастерски поставленные массовые сцены во дворце герцога Мантуанского. Во-вторых, интересна предложенная Юрием Александровым версия, по которой придворный шут Риголетто вовсе не старик-горбун, а язвительный, умный, злой человек лет около сорока пяти (как изменилась в наше время оценка возраста!), только при дворе герцога носящий костюм горбуна и вдоволь, искупая свое унижение, издевающийся над всем и всеми. В этом случае оказываются логически оправданными все чувства и действия Риголетто: и его мучительная, полная страха и тревоги любовь к дочери, и неуправляемое разумом желание мести, обуявшее его. Получает более веское обоснование и безусловно главенствующее положение Риголетто как в драматургии оперы, так и в ее музыке. Верди сразу же, начиная с первых тактов увертюры, вводит тему Рока, переходящую в скорбную мелодию, в которой слышится трагедия жизни неординарного человека, вынужденного все терпеливо сносить. Безысходность судьбы подчеркивается тем, что почти все события оперы совершаются ночью, под знаком которой и написана эта удивительно цельная, гениальная по простоте и экономии оркестровых средств музыка. И тем не менее, несмотря на трагический финал, опера эта пробуждает в человеке его лучшие качества, несет ему свет и надежду. Хорош в роли Риголетто Эдем Умеров. Трогательна молодая Людмила Шихова — Джильда, хотя хотелось бы пожелать ей большей свободы владения голосом. В то же время Игорь Лосеев в роли герцога Мантуанского разочаровал и своим пением, нередко срывающимся в крик, и маловыразительной игрой. А ведь история исполнения этой партии помнит таких артистов, как Энрико Карузо, Леонид Собинов, Иван Козловский, Сергей Лемешев.
Обратимся теперь к третьей опере Верди — "Бал-маскарад", с последней постановки которого в Большом театре прошло двадцать лет, срок немалый в наше быстротекущее время. Ключом этой постановки, ее откровением стали декорации специально приезжавшего из Италии художника Николая Бенуа, сына "мирискусника" Александра Бенуа, решенные в атмосфере придворного быта Европы XVIII века с его великолепными гобеленами, с его праздниками, карнавалами, с его куртуазными привычками, с его интригами и заговорами. Эта сторона постановки и сейчас, спустя двадцать лет, восхищает, как и прежде. Так же жива и волнующа музыка Верди, которой на сей раз дирижировал А.М. Степанов. Остальное постепенно покрывается патиной времени, даже исполнение, которое в этом юбилейном спектакле было доверено маститым титулованным артистам. Зураб Соткилава спел партию Ричарда, Юрий Мазурок — Ренато, Маквала Касрашвили — Амелию, Татьяна Ерастова — Ульрику, Петр Глубокий — Самуэля. Если голос Соткилавы еще способен трогать мягкостью и тонкостью нюансировки, хотя, конечно, звучит значительно слабее, чем прежде, то исполнитель партии Ренато Мазурок совсем неузнаваем. Становится обидно и за певца, и за музыку: в конечном счете проигрывают все, включая и слушателей. Только Касрашвили продолжает радовать своим чистым и теплым сопрано. Если так пойдет дальше, то на оперу в Большой, кроме иностранцев и новичков, желающих познакомиться со знаменитым интерьером театра, и ходить будет некому.