НАРОДНЫЙ ПАМЯТНИК
Над Севастополем шли свинцовые тучи, готовые вот-вот обрушить на землю грозу и ливень. Но собравшиеся на концерт хора черноморцев расходиться не собирались. Сильные, басистые голоса звучали так, что у слушателей захватывало дыхание.
Товарищ, я вахты не в силах стоять, —
Сказал кочегар кочегару, —
Огни в моих топках совсем прогорят;
В котлах не сдержать мне уж пару...
На палубу вышел — сознанья уж нет.
В глазах его все помутилось,
Увидел на миг ослепительный свет,
Упал... Сердце больше не билось...
Прислонившись к одинокому тополю, стоял, потрясенный песней, двадцатилетний юноша. Смоляные, сросшиеся брови, молодое лицо. Песня острой болью вошла в его сердце... Комок подступил к горлу... Он смахнул непрошеную слезу. Закурил. Вспомнил мать из далекого сибирского села... Как во сне, перед ним дорогой облик отца, которого в 1933 году по ложному обвинению арестовали как "врага народа". А он даже не знал, что отец расстрелян... Юноша задумался, затоптал недокуренную папиросу, про себя повторил: "Сердце больше не билось..."
Сердцу этого матроса предстояло поддерживать огонь в своей топке еще двадцать пять лет. Это был Василий Шукшин.
... На нашем вечере музыка не играла. Мы собрались, чтобы помянуть Шукшина, в 1980 году был день его смерти. Сходили на кладбище. Об этих поминках сообщил мне заранее режиссер киностудии имени М.Горького Юрий Григорьев. Среди других оказался москвич Василий Матвеевич Ермилов, который в свое время служил на Черноморском флоте. Так вышло, что в его подчинении побывал и Шукшин. Отношения между ними сложились добрые. Такими они и остались.
Ермилов старше Шукшина на год. А родились в один и тот же день — 25 июля.
— Последний раз встретились мы с Макарычем, — вспоминает Ермилов, — 28 апреля 1974 года в Москве. Шукшин уезжал на съемки фильма "Они сражались за Родину". Собирался он туда без всякой охоты. Может, предчувствовал... Сказал мне на прощание, что снимается в последнем фильме, после чего уедет в Сростки к матери и будет писать, писать, писать... А задумки и планы в отношении литературы у него были обширные. Мы договорились увидеться 2 октября. (В тот день Шукшина не стало. — А. Л.). Не довелось... Утрата была слишком тяжелой и невосполнимой. Если у вас нет фотографий похорон Шукшина, то я вам дам пленку. Мне одному из немногих удалось снять редкие моменты в часы похорон. Не могу без волнения, без слез слушать песню "Калина красная грустит о Шукшине" в исполнении Людмилы Зыкиной... Ермилов закурил и вышел на кухню... А я тем временем подошел к стеллажу с книгами. Мое внимание привлек роман Шукшина "Любавины". Осмелился взять в руки. На титуле написано: "Васе Ермилову, другу, человеку, в память о прошлом и в надежде на будущее — автор. Москва. 1965 г. Шукшин".
— А Шукшин не предлагал вам с ним поработать как художнику?
— Да, ставя фильм "Ваш сын и брат", он решил дать мне возможность подзаработать творческим трудом, заказав несколько портретов для фильма, что и было сделано. Однажды вдруг говорит мне: "Сделай мне три портрета: деда, бабки и моей матери". Я охотно согласился. Фотографии были очень старые — дореволюционные. Но я сделал все три портрета за один, как говорится, присест. Работал с утра до вечера. Ему они понравились, и он подарил их матери в Сростки. Я уже получил от Макарыча по 75 рублей за портрет. Деньги, конечно, мы тут же пустили в расход, одним словом, пропили. Эти портреты были у матери Шукшина. Когда похоронили Макарыча, то музей его имени в Сростках стал просить у Марии Сергеевны эти портреты в качестве экспонатов. Я уже узнал об этом позже, когда в 1978 году получил от нее письмо, в котором она очень просила повторить все три портрета, потому что ей не хотелось отдавать в музей подарок сына. Завязалась переписка. Она прислала фотографии, и я горячо взялся за дело. Когда узнал, что Мария Сергеевна совершенно не имеет средств для покупки этих портретов, я через актера Леонида Куравлева переложил все хлопоты на музей. Портреты долго не получались. Я спешил, будто предчувствовал недоброе... Мария Сергеевна их так и не увидела: умерла она в январе 1979 года. Через кинооператора А. Заболоцкого эти портреты были переданы музею в качестве моего дара.
— Каким вам запомнился Шукшин?
— По флоту помню его замкнутым, неразговорчивым, много читал, редко ходил на берег, был хорошим специалистом-радистом. О службе говорить много не имею права, ибо наша часть считалась секретной. Никто из сослуживцев, в том числе и я, не предполагали, что Шукшин вдруг появится в кино и станет таким популярным. Меня злит, что многие его "друзья" (слишком много стало у Шукшина "друзей" после смерти) пишут, будто бы Вася на флоте был весельчаком и участвовал в художественной самодеятельности. Ложь это! Не был он таким!
Работая над сценарием фильма "Живет такой парень", Шукшин сразу "принял" типаж главного героя. Это был Ермилов. И как бы в доказательство своих наблюдений он подарил другу свою книгу "Земляки", сделав надпись: "Василию Ермилову, прообразу Пашки Колокольникова, на память. 22 мая 1971 г. Москва. В. Шукшин". Тут же Ермилов показал мне репродукцию художника В. Поленова, на которой Шукшин написал: "Ст. 1 статьи Ермилову от ст. матроса на добрую память. Шукшин".
— Он очень гордился званием старшего матроса и даже на гражданке козырял им. И хотя я был в звании старшего лейтенанта запаса, случалось, что старший матрос приказывал мне бежать в магазин за "подкреплением". Конечно, все это делалось с юмором.
Однажды был трогательный случай. С одним художником мы поехали на базар, чтобы продать свои этюды. Ходили, ходили, так и не продали. Говорю другу: "Едем!", — и через полчаса мы были у дверей Макарыча. Тот спрашивает
— Что такие хмурые?
Мы все рассказали.
— Ну-ну, покажите свои шедевры.
Он смотрит на наши этюды и говорит:
— Ну просто Левитан, Рафаэль! Сколько за все?
Мы назвали цену, и он щедро расплатился. Мой друг даже не подозревал, что купил Шукшин картины не потому, что они ему понравились или были нужны, а лишь для того, чтобы хоть чем-то помочь бедным художникам.
Не могу не рассказать читателям об этом благородном деле Василия Матвеевича. А дело вот такое. После смерти Шукшина у Ермилова зародилась мечта — поставить на могиле друга народный памятник, на сооружение которого будут собраны пожертвования от любителей творчества Шукшина. Ермилов открыл в Дзержинском отделении Госбанка г. Москвы счет на свое имя, сообщил многим его номер, и начали поступать вклады. Но все это в те годы (1979–1982) делалось как-то украдкой, с опаской, оглядкой, без должной рекламы и пропаганды (нигде ни строчки не было напечатано), вот поэтому удалось набрать всего около четырех тысяч. Конечно, этого оказалось мало, так как за памятник запросили 10 тысяч рублей. И пришлось Ермилову возвращать те деньги добрым людям, вкладывая свои кровные рубли на почтовые переводы. Вот такая непростая история. Обидно. Но правда такова. Позже на могиле Василия Макаровича встанет другой памятник, но уже не народный.