Ибо есть они, неколебимые твердыни, свидетели славы и подвига народного, коим дано глаголами неизреченными возглашать присутствие безначальной Любви на земле.
В тот самый день, когда ураганный шквал снарядов и бомб обрушен был на города Югославии, в тот особо чтимый день литургического календаря, по всей России звучали колокола. Гром колоколов и песнопения молитвенников славили — “благодарным умом, благодарным сердцем, благодарными устами” — сияние Триипостасного Божества, Отца и сына и Святаго духа.
И множество людей в храмах склонялись пред вещей тайной и божественной красотой творения Андрея Рублева — “ТРОИЦА”.
Кажется, чем непроглядней мрак, чем жестче натиск тьмы, тем более необоримо, ярко и всеохватно это сияние горнего луча, это горение пламенеющих красок боговдохновенных образов мастера Древней Руси.
Всеоружие Света против всеоружия тьмы.
Содержание и смысл “Троицы” Андрея Рублева в сокровенных глубинах бесконечен и непостижим. Пред ним возможны лишь сосредоточенное созерцание и молитва. В час откровения дано было дивному зографу прозреть истины Книги книг. И мы можем лишь в доступных нам словах сказать о некоторых началах и идеях, помня, что древний стиль иконописания, “древний канон”, по слову Ельчанинова, соответствует древнему благочинию, что он “того же вечного стиля, как у апостолов Павла и Симеона Нового” и потому символичен и условен. “Ибо духовный мир в его целостности явлен в целостности мира чувственного, где он мистически выражен в символических образах... Тот мир присутствует в этом через сущности; этот мир присутствует в том через символы, и дело обоих есть одно”, — писал Максим Исповедник (580 — 662 г.), глубочайший мыслитель, мученической кончиной запечатлевший истину своих прозрений.
На иконе Андрея Рублева воплощен час Предвечного Совета Триипостасного Божества. Час высшего единения в любви, в жертве, в творении правды.
Три золотокрылых Ангела — Отец Безначальный, Сын, “единственная причина и корень, и источник, и начало всех созданных, как сущих через Него” /Гр.Палама/, Сын, посылаемый во спасение мира, и Дух Святый, Утешителю”, сокровище благих и жизни подателю”, восседают на золотых престолах с трех сторон стола-жертвенника. Чаша, внутри которой голова закланного агнца в центре белого поля.
Вершится тайна Божия. Легким движением перстов, тихим наклоном головы Бог Сын, Агнец и Пастырь приемлет Отчую волю — прославить Отца, отдать жизнь на земле. Невыразимы кротость и любовь во взглядах Ангелов, и Сына, и Духа, обращенных к Творцу Вселенной. Взор Его, Всеблагого, Всемогущего, Всеведающего, устремлен в бездонные пространства, исполнен сострадания и сопричастия.
Линии фигур трех Ангелов подобны голосам, поющим дивную песнь. Краски золотистого фона, мир горний, краски одеяний и весенней земли у оснований престолов чаруют гармонией неизъяснимой, излучают свет и радость.
Радость свершенного, исполненного предназначения сына Божия, сына Человеческого, пришедшего принесть на землю огонь и победить — “смертию смерть поправ”.
Радость совершеной любви, заповеданной в Прощальном Слове Тайной вечери.
Радость Воскресения, предвосхищения обетованного нового неба, всеединства в любви божественной.
Ибо жребий Сына, Чаша Сына Агнца на пространстве иконы Андрея Рублева вмещает нераздельно, нерасторжимо всех Троих — Отца и Сына и Святаго Духа. Единица Триипостасная, по слову Андрея Критского, единосущна изначально — в творении, в Истине, в Любви, в Спасении.
Ибо в этот час совершается полнота времен. Этот час вмещает всецело Бытие и всецелое Время, равное Вечности. Здесь, в едином мгновенье, предстают и Рождество, и Крещение, и путь в Иерусалим, и Голгофа, и Воскресение, и всеобщая песнь праведных душ ввиду града с небес — Нового Иерусалима.
Чаша на жертвеннике, и это дано было постичь и претворить художнику, растет по законам всерасширяющейся Вселенной. Возрастает, повторяясь трижды.
Внутренние контуры фигур Бога Отца и Духа Святаго слагают очертания Чаши, в центре которой — Сын Божий, Агнец Божий. Внешние очертания вторят окружности Чаши, вместившей Троицу.
Нижний край стола-жертвенника и сходящиеся под углом линии оснований престолов образуют тот же рисунок.
Возникает всеобъемлющий образ единства — Чаша в Чаше, “...да будут едино, как мы едино”/Ин.17.22/.