Борьба с "медведями" да "треухами" при всей ее кажущейся анекдотичности для "боголюбцев" была вопросом принципиальным. После падения Константинополя Русская Церковь перестала быть периферийной, идея Москвы — Третьего Рима требовала от нее, по мнению Романовых, соответствия "мировым стандартам". Решали они эту проблему просто: все русское национальное, не соответствующее их представлениям о благочестии, подлежало уничтожению.
Еще в 1627 году патриарх Филарет (отец первого Романова-царя) указом запретил “ряженье, колядование и прочие обрядовые игры”. Указ деда подтвердил и усугубил юный царь Алексей Михайлович. Старейший представитель боголюбческого кружка Иван Неронов еще отроком обзывал колядующих земляков "бесовским игралищем", за что бывал бит. Так что у разогнанных Аввакумом "плясовых" медведей богатая предыстория.
Именно из-за бессмысленного "медведеборчества" боголюбческое движение не вызывало сочувствия в народе. Церковь, бывшая прежде неотъемлемой частью русского мира, противопоставлялась ими народной традиции (представленной, в числе прочего, и "плясовыми" медведями), чего прежде, при Рюриковичах, не бывало. Подвергшаяся насильственному отчуждению, церковная традиция неминуемо превращалась в навязываемый начальством обременительный, мертвый ритуал. А дальше произошло самое страшное…
"Собинный друг" царя, лидер боголюбцев патриарх Никон, в погоне за "мировыми стандартами" решил "устроить охоту на плясовых медведей" уже в самом русском богослужебном уставе, безжалостно искромсав в нем все то, чего не было в новых греческих служебниках (венецианской печати). Безо всякой богословской или церковно-исторической экспертизы (немедленно доказавшей бы — что впоследствии и сделали староверы — древность и правильность именно русской версии!). Не созывая Поместного собора...
"Мы соединишася со отцы, задумалися; видим: яко зима хощет быти, сердце озябло и ноги задрожали". Сбросив с глаз боголюбческую пелену, случайный гость в романовском стане Аввакум раньше и острее других понял антихристов смысл никоновских "новин", понял и бесстрашно бросился под колеса "телеги истории", стремительно летящей под откос.
С этого момента в течение почти 30 лет Аввакум — самый яркий, самый талантливый, самый непримиримый защитник русского благочестия. Впереди у него годы и годы ссылки, смрадная яма на краю света, назначенная ему и его соратникам для проживания "великодушным" царем (Никон к тому времени сам в ссылке — "мавр сделал свое дело…"). Впереди проклятия восточных "патриархов"-побирушек и долгожданное избавительное пламя костра…
Аввакум первым понял, что Москва пала, так и не заместив в полной мере павший прежде Царьград. Высокая мечта, заполнившая собою его мятежную душу, уже никогда не станет явью. "Столпи поколебашеся наветом сатаны, святители падоша, все священство еле живо — Бог весть — если не умроша ". Эта страшная догадка является основным содержанием его бесподобного "Жития" — первой и, возможно, главной книги русской литературы (см. статью А.Дугина "Филолог Аввакум").
Единственный из бывших боголюбцев, он без колебаний признал правоту самосожженцев, почувствовав парадоксальную логику "нынешнего настоящего огнеопального времени" , вменяющую в ничто осторожную рассудочность и писаный Закон.
"…Русачки же мои миленькие не так! — во огнь лезет, а благоверия не предает… Пускай глупы, рады: мучителя дождались; полками во огнь дерзают за Христа Сына Божия — света"…
В начале 80-х годов старый знакомец Аввакума поп Дометиан вместе с 1700 последователями, решившись на гарь, отправил посланца в Пустозерск взять благословение. Медленно, с величайшими предосторожностями передвигался посланец по оккупированной антихристом территории, бывшей прежде Святой Русью. А когда дошел, увидел лишь пустые землянки да лениво сгребающих уголь вперемешку с горелым человеческим мясом палачей…