Посмеивалась: "Да, "любил"!.. Бросал всегда, уезжал куда-то надолго. Правда, с каждой станции открытки присылал — увидит какую-нибудь старуху или мальчишку, чего-нибудь интересное — и напишет. У меня этих открыток целые мешки были, я их сдала в ЦГАЛИ недавно".
"Раз по 20 в день звонил: "Позовите Марию". Мама скажет ему:" Андрей, ты мне надоел!"
"Распустили сейчас слухи, что Маргарита — это я, а Мастер — это Платонов. Да, Булгаков называл Платонова мастером, бывал у нас на "средах", всегда сидел вот на этом диване, в уголке, слушал Платонова молча, зыркал глазами, говорил нервно: "Андрей, ты мастер, ты мастер!", но при чем тут, что "я — Маргарита"? Кто-то придумал".
"Шолохова Платонов любил, он часто у нас бывал, когда приезжал в Москву. Веселый был, выплясывал гопака у нас на кухне, вприсядку. Когда Андрея хоронили, в могилу опускали, и меня туда клонило — за руки меня держал: "Мария, все, что хочешь, проси — все сделаю". Потом ни разу не зашел, не помог. И у Андрея — один брат известный ученый, другой тоже не бедствует, сестра — врач, состоятельные люди, а ни разу за все эти годы копейки не прислали, Машеньку к себе не пригласили, уж как мы бедствовали!.. Это они сейчас все разлетаются и Андреем интересуются — им сказали, что он мировой писатель. Сестра Андрея — совсем чуждый человек, Андрей умирал — говорил мне: "Верку к гробу не подпускай".
Валентина Александровна, младшая сестра Марии Александровны — легко рассказывает, любовно: "Я уже замужем была, у нас дети были, а муж мой Петр Артемьевич, инженер-конструктор, все заработанное им отдавал, сам в шароварах байковых годами на службу ходил, а у них ничего не было, они очень бедствовали, Андрей ему свои книжки дарил, с надписями хорошими, говорил: "Петруша, ну чем еще я могу тебя отблагодарить..."
Я еще застал Петра Артемьевича — красивый, невероятный был человек, совершенно обожал Платонова. Был уже очень пожилым, а лицо — юношеское. Прожил со своей любимой Валентиной счастливую жизнь. Умирал мучительно. Помню, на поминках по Марии Александровне на чьи-то слова, что в этих книгах жизнь Платонова, проходя мимо, остановился и поправил мягко, с непередаваемой сдержанностью: "Его страдания".
...Я счастлив, что знал Марию Александровну. Жизнь ее была целиком отдана судьбе Платонова.
"Платонов был на фронте, а как жили вы в эти годы?" — "Я прийду на Тошину могилу, лягу ничком и целый день лежу".
"Кожевников, писатель, такой старик (другой, не тот, который был Вадимом. — Е. О. ), говорит мне недавно: "Ну что ты, Мария, раздуваешь Платонова?! Неразвившийся писатель". А дочка его симпатичная потом шепчет мне: "Мария Александровна, это он завидует".
"После смерти Андрея пришел: "Мария, выходи за меня, я оставлю семью". Потом генерал какой-то сватался еще, адмирал. Я всем отказывала". — "Почему?". — "Нет, Андрей обнимет как-то так, после него ВСЕ не то..."
Прелестная была женщина. Уже в старости сломала ногу в ступне, ступня напрочь отлетела, болталась на какой-то ерунде, ей ее кое-как приделали, дома ходила с палочкой, посмеиваясь. Мы с ее приятельницей, остроумной старухой, навещали ее еще в больнице, и та на все ее охи однажды добродушно заметила: "Мария Александровна, расплачивайтесь за свою красоту!" — "Какую красоту?", — тут же спросил я. — "У Марии Александровны всю жизнь была изысканная тонкая щиколотка, как рюмочка". — "Да, "красота", ну ее, нога болит...", — комично прохныкала на это Мария Александровна.
Была она из графского рода Шереметьевых. ("А тетки мои были уже обедневшие дворяночки, учительницы скоромные", — спокойно улыбалась она.)
Я много помню из сказанного ею, мне все дорого?
"Когда Тошеньку арестовали, вскоре пришел к Андрею Шолохов: "Андрей, я буду у Сталина просить за своего племянника-дурака, хочешь, я попрошу у него за Тошку?" — "Ну, что ж, проси", — говорит Андрей. А потом Шолохов нам рассказал, что когда он просил Сталина, тот вызвал Берию: "Зачем тебе этот мальчишка, отпусти его", — говорит ему Сталин. Берия что-то ответил — и тут они стали ругаться по-грузински матом. Ничего у Шолохова тогда не вышло".
"Позже он опять просил у Сталина, Тошу отпустили. Он вернулся из лагерей совсем больным, но успел еще жениться, очень красивый был. Платонов гуляет с ним по Тверскому, придет и говорит: "Мария, невозможно ходить — все оборачиваются, и бабы и мужики".