"ЗАВТРА". Может ли Россия сохранить свой культурный потенциал в современном мире?
Константин ХУДЯКОВ. Россия сейчас теряет очень многое. Поскольку нет среды, в которой это всё могло бы процветать и развиваться. Как я уже упомянул, в стране нет ни частных меценатов, ни политики государства в части поддержки культуры и искусства. Музеи практически не закупают произведения. Все провинциальные музейные коллекции пополняются потихонечку только благодаря тому, что художники дарят свои работы. Художники сами становятся меценатами.
"ЗАВТРА". Есть грустная шутка, что работы художника сильно поднимаются в цене после его смерти, поскольку больше уже не напишет. Что же может спасти российское искусство от такой медленной смерти, после чего мы "поднимем его в цене", исходя из того, что "больше такого искусства у нас не будет"?
Константин ХУДЯКОВ. К сожалению, шутка о мёртвом художнике и его работах — это грустная правда. Мы и в самом деле можем понять ценность российского искусства только после его смерти. Спасти искусство возможно — но для этого нужна постоянная кропотливая работа, а не очередные "заявления о культуре". Ещё один пример: у нас сегодня отсутствует законодательная база, позволяющая художнику перемещать свои произведения по миру. Если художник будет свободен в перемещении своих произведений по всему миру и если он по-настоящему талантлив — то его узнают в мире, его работы станут популярными. А нынешняя политика тотального удержания якобы национального достояния, которая распространяется на всё и вся, сыграла злую шутку, превратив культурный обмен в культурное гетто. В мире российских художников почти никто не знает.
"ЗАВТРА". Насколько сейчас трудно вывезти работы? Казалось бы, с одной стороны, художники никому не нужны — а с другой стороны, таможенник смотрит на художника минимум как на расхитителя средневековых икон…
Константин ХУДЯКОВ. Да, к сожалению, такой идиотизм существует. Даже в 1990-е годы я часто выставлялся за рубежом. А сейчас просто надоело мне туда ездить, и мне там нечего делать сейчас, честно скажу. Я выставляюсь только в Братиславе. В Китае что-то мы выставляем иногда. В России я выставляюсь очень активно и много. Здесь я чувствую эту обратную связь. Я стараюсь делать произведения, которые были бы понятны дворнику, уборщице, академику, художнику — кому угодно. Это очень сложно, чтобы оно было, просто читалось, чтобы каждый из этого произведения при контакте получал то, что ему нужно. И это возможно, к этому должен стремиться каждый художник. Вот закат кисти Айвазовского. Он же для всех красивый: и для уборщицы, и для дворника, и для гастарбайтера, и для тебя, и для меня. И мы все смотрим и рыдаем.
"ЗАВТРА". А насколько трудно заложить в произведение единый культурный код, который будет всем понятен, но не будет банален?
Константин ХУДЯКОВ. Как это сделать — никто не знает. Работаешь ты в цифре, работаешь ты с холстом, с краской — роли не играет. Или тебе выпала доля божественного таланта — или же так и будешь всю жизнь делать среднего качества работы, хоть кол на голове теши. Что интересно, в цифровом искусстве это даже легче увидеть. Говорят, что всё в мире есть цифра. Есть даже такое отношение к действительности, как к огромной саморегулирующейся системе, управляемой цифровыми математическими законами. А математика — это серьёзнейшая вещь, основа всех основ, буквально прорастающая в наш мир удивительным образом — то числом пи, то золотым сечением, то рядом Фибоначчи. Математика — потрясающая вещь, удивительная. Чем глубже в неё ныряешь в своих произведениях, тем больше начинаешь верить, что и сами мы — персонажи вселенской цифровой игры. А цифровое искусство — это наши собственные, пока ещё наивные и несмелые, попытки выстроить свои виртуальные цифровые миры, которые вполне могут развиться в нечто большее, уникальное и невообразимое. Конечно, пока это получается примитивно и смешно по сравнению с тем, что мы есть в реальном мире. Но кто знает, что произойдёт в цифровом искусстве через каких-то двадцать-тридцать лет?
"ЗАВТРА". Затронув в нашем разговоре специфику виртуального мира, что можно сказать о людях, которые уже родились "с сетью в голове", о детях цифровой эпохи? Какие они? Что мы можем предложить им — и что услышать от них?