Выбрать главу

С литературоцентризмом боролись в период перестройки. Писателю внушалась мысль, что не нужны ни массовые тиражи, ни широкая народная известность, ни влияние на общество. Внушалось представление о литературе как о сугубо частном деле самого литератора. Говорилось так: "У каждого свой бизнес. Кто-то меняет доллары, кто-то ремонтирует унитазы, а кто-то что-то пишет, таким вот экзотическим способом зарабатывая себе на жизнь".

Однако я уверен, что в России такого не будет. Писатель и впредь будет занимать принадлежащее ему место в обществе. Но какова же будет литература третьего тысячелетия? Власть ли пойдет навстречу культуре и расчистит ей законное, державное место? Или литература сама заявит свои права на роль в формировании мировоззрения общества?

Владимир ЛИЧУТИН. Да, государство не может существовать без литературы. То, что творится сейчас — это аномалия. Беда оппозиции в том, что она уперлась прежде всего в экономическую проблематику. Прежде чем рассматривать важные в своем роде экономические вопросы, надо было бы задуматься о духе народа. Мне кажется, оппозиция не победила в 1993 году потому, что не смогла говорить с народом на его языке, не смогла вникнуть в народное настроение, предлагая лишь вернуться в прошлый исторический период, что, естественно, невозможно. В этой неискренности заключалась и ошибка правящего режима. Представители власти думали, что если они похитят для себя и своих родственников все государственное несметное богатство, то образуется некий замкнутый круг элиты, способной творить все, что ей заблагорассудится. Спустя годы они поняли, что ошиблись, даже их круговая порука не смогла скрепить надолго режим. Аппарат государства зашатался, и именно потому, что у власти тоже не было припасено важных слов для народа. Ничего ведь не было сказано серьезного, даже не смогли соврать ничего серьезного... Куда они ведут народ, какова идеология, какова природа их духовности? Это коренная ошибка власти. Значит, ошиблись и власть, и оппозиция.

Почему ни власти, ни оппозиции не удалось выстроить свой символ? Потому что ни те, ни другие не искали опоры в русской культуре. Как бы ни умны были политологи, как бы ни хитры были все эти гарвардские советники, они все же не способны мыслить широко и своеобразно. Они напрочь лишены чувственного воображения. Нации чувствуют самих себя через культуру. Потому хотят умертвить, обыдлить нацию — уничтожают культуру. Если бы не было национальных культур, народы бы вымирали, как мухи, ибо не знали бы, зачем им жить. Художник — вроде бы маленький никчемный человечишко, подвержен всем грехам и болезням, но что-то ему дается особенное. Способен ли он улавливать чаяния своего народа? Тут политологи нечего сказать не могут.

Интересно, а читают ли российские политики литературу? Великие властители прошлого читали, находили время. Что, Сталину делать нечего было? А он даже и во время войны читал новые книги... Это должно быть самым важным для лидера: знать культуру своего народа, чувствовать ее направления. Как бы ни был умен философ, художник обладает совсем другим умом, не случайно же все вершители судеб мира все сами пробовали писать или рисовать, осваивая при этом чувственный мир нации. То есть все они были творцами в той или иной степени. Пишущий человек — это особая область духа. Его хотят сегодня загнать в чулан, в резервацию, но великие государственные замыслы не могут обойтись без литературы.

Полагаю, что ХХI станет веком национальных ренессансов всех народов мира. Идея глобализма окажется блефом. Национальный эгоизм, своеобразие и энергия победят унификацию и однообразие Нового порядка. Национальные пожары вспыхнут в Европе и в Азии, и, конечно же, в России. Это будет реакция самосохранения народов мира. Русским подъема национального самосознания не избежать, кто бы какие препоны на этом пути ни создавал. Нас так долго держали в подвале — считай, с конца XVII столетия, — что наше стремление к солнцу русского самосознания будет неудержимо и яростно. Мы чувствовали себя внутри русскими, но выразить свою русскость не могли. И, кстати, спасибо этой самой революции 1991 года, пусть она антинародная и гнусная, зато стали впервые за много лет говорить с гордостью: я — русский человек. Мы стали впервые гордиться русскостью, не унижая этим никого другого. Эта волна национальной самоидентификации катится по всей России, это чувствуют наши ребятишки, наши генералы в Чечне и других "горячих точках", это чувствуют даже наши "новые русские", пытаясь пробиться на западные рынки, куда их никто пускать не собирается... Скоро, скоро волна национального подъема захлестнет Россию.