Только благодаря этому страшному давлению на меня, на мой народ я имел возможность почувствовать себя по-настоящему гражданином, вне господствующей либеральной культурной энтропии.
Я ошеломлен происходящbм в России и живу постоянно в ощущении открытия, и считаю, что это, видимо, главный итог всей моей жизни. Дальше этого мировоззрения, этого мироощущения я уже не пойду, оно состоит в моей концепции русского Рая, русской Победы. Оно, это мироощущение, посетило меня в период величайшего поражения, в атмосфере русского ада. Связано оно с тем, что устройство отдельно взятой русской души в целом складывалось таким образом, таким образом было задумано творцом, таким образом реализовало себя в истории с незапамятных времен (со времен каких-нибудь обров, которые возникли на секунду в мировой истории, а потом исчезли, канули в лету), что душа русская пронизана мечтой о Рае. Стремление к величайшему вселенскому благу, к великой красоте, вселенской любви, к гармонии неизбывны в русской душе. В высшие моменты эта русская гармония обнимала всю Вселенную, она обнимала все изначальное мироздание. В разные века идею Рая, идею вселенской красоты наши предки облекали в различные формы. В ХХI веке она неизбежно обретет новую форму. Мироощущение русского народа не изменил ни Никон, ни Петра Первый, ни марксисты... Не изменить его и нынешним неолиберальным устроителям жизни.
Когда на русскую сущность кладется очередная страшная плита и русский народ под ней начинает стонать, начинает брызгать русская кровь, ломаться кости, когда Россия теряет под этим бременем половину своего населения, как при Петре, в какой-то момент происходит чудо. Каким-то мистическим образом плита начинает крошиться, коррозировать, а из-под ее обломков проступает образ русской Победы. Национальная идея русских, о которой говорил Владимир Личутин, — она не в том, что изба должна быть таких размеров, а печка такой формы. Она не в вигвамах, и все-таки не в косоворотках. Она состоит в том, что Рай — он находится здесь, на земле, в России, и мы обязаны попасть в него. Это не локальная, не региональная идея, не идея поселка или одной деревушки, и даже не идея русской равнины, и даже не идея Евразии. Это идея Вселенной. Отсюда и возникают русское мессианство и природный империализм. Политологи рассуждают: здесь геополитический расчет лидеров. Нет. Это духовный, естественный, глубинный империализм людей, которые хотят распространить свое ощущение Рая на все мироздание. Адовы силы движутся вспять, сопротивляются, ненавидят русских, убивают их вместе с их мечтой о Рае.
Для меня философия ХХI века, которую я буду отстаивать и своей практикой, и творчеством, и всей жизнью — это философия очередной русской Победы. Эту Победу придется одерживать сегодня на нашей страшно истерзанной земле во имя чего? Не во имя улучшения уровня жизни народа, не во имя Черноморского флота. А во имя великой вселенской мечты о Рае.
Юрий ПОЛЯКОВ. Я хочу снова вернуться к тем задачам, которые стоят именно перед литературой. Мое поколение воспитывалось при советской власти и, надо сказать, советская власть много уделяла внимания и средств на воспитание молодой творческой интеллигенции. Так вот, мое поколение воспитывалось под знаком положительного литературного героя. Этого героя от нас требовали чуть ли не в обязательном порядке. За отсутствие оного — нас журили. За наличие такового — хвалили. Герой обязан был быть, даже если его наличие вредило художественным качествам произведения. В результате мы выросли с ироническим отношением к эстетическому феномену положительного героя. Надо сказать, что советская литература, или, точнее, литература советской цивилизации, развивалась с уже навязанным ей, предложенным для использования идеологическим образом положительного героя. Все это, естественно, вызывало отторжение у молодых писателей, потому что герой должен рождаться внутри самого произведения, в самом писателе.
И мы использовали разные уловки, разные уходы от навязанного нам героя. В конечном счете выработался некий паллиатив. Возник образ "хорошего человека". Простой "хороший человек" — это подзабытый ныне амбивалентный герой конца семидесятых — начала восьмидесятых. В прозе "сорокалетних" герой — это частенько "хороший человек"... Таковы герои Александра Вампилова — они "хорошие люди", и все. Такой же "хороший человек" был у Юрия Трифонова, повлиявшего на многих молодых писателей. "Хороший человек" стал героем городского романа. Деревенская проза от искуса "хорошим человеком" ушла. Это случилось потому, что советская власть в ее идеологическом разделе не соприкасалась с жизнью в деревне, плохо представляла себе, каким должен быть базовый русский национальный тип...