То, что сейчас происходит в Шарлотсвилле и катится по всей территории США, — это выступление традиционной Америки против мультикультурализма. Та Америка, которая сейчас выступает в Шарлотсвилле против сноса национальной истории, голосовала за Трампа. Трамп сейчас находится в такой ситуации, когда, с одной стороны, нужно осудить экстремизм. Но в то же самое время он прекрасно понимает, что протестует против сноса памятников конфедератам его электорат, та самая традиционная Америка, которая проявила себя в таком неожиданном месте.
А следом — другая новость: в Белом доме "уточнили" позицию президента США Дональда Трампа, то есть за него уточнили. И текст заявления Белого дома гласит: "Президент очень чётко выразился в своём заявлении, что он осуждает все формы насилия, предубеждения и ненависти, и, разумеется, сюда входят ультраправые националисты, неонацисты, члены Ку-клукс-клана". Но ничего подобного Трамп не говорил. Тотчас высказался вице-президент Майкл Пенс, который также развил идею вины только одной стороны — тех, кто выступает против сноса памятника генералу Ли, и вообще высказался в том смысле, что Америке надо "избавляться от наследия Юга". То есть получается, что большинство членов "команды Трампа" играют на стороне либерал-глобалистов или подыгрывают им. Трамп и сейчас "свой среди чужих". В Республиканской партии он до сих пор остаётся одиночкой. Но, пытаясь свергнуть Трампа, американская антитрамповская элита начинает подрывать устои собственной власти. Когда в стране начинают сносить памятники — это значит, что в ней меняется власть, происходит или уже произошёл государственный переворот. Понимает ли это американский народ? Далеко не весь, к сожалению. Как это было и на Украине. Видимо, заказчик в Киеве и Вашингтоне один.
Слово и цифра
Слово и цифра
Владимир Овчинский , Александр Проханов
17 августа 2017 0
беседуют главный редактор «Завтра» и доктор юридических наук
Александр ПРОХАНОВ.
Владимир Семёнович, отовсюду вдруг почти одновременно стало раздаваться: "цифра", "цифровая экономика", "цифровая реальность". Почему такая внезапность, как будто это неожиданность и нас врасплох застали. Эта цифровая реальность уже наступила, мы живём в ней, или она только надвигается?
Владимир ОВЧИНСКИЙ.
Она наступила давно, Александр Андреевич. Человек с появления цифры всегда жил в цифровой реальности. А с момента возникновения кибернетики как науки об информации и управлении, ещё с конца 40-х—начала 50-х годов, мы живём в двух реальностях: цифровой и обычной, традиционной.
Что касается цифровой экономики, так это у нас в стране только сейчас поднята волна, идёт бурное обсуждение. Недавно принята правительственная программа. Но это, повторяю, у нас. А в Великобритании ещё в 2010-м году парламентом принят Закон о цифровой экономике, затем сразу — разработка стратегий, конкретные планы. Поэтому Великобритания наряду с США, Сингапуром, Германией уже реально живут в условиях цифровой экономики. Бум цифровизации возник после того, как в мире заговорили о новой промышленной (или производственной) революции XXI века. Толчок дал американский публицист, экономист Джереми Рифкин, который в 2011-м году опубликовал книгу "Третья промышленная революция". В России книга тогда относительно незаметно прошла, а во всём мире подняла огромный бум. Рифкин показал, что появились технологии, которые меняют жизнь, меняют производство, меняют суть управления вообще. Китайцы эту книгу перевели и издали тиражом в 250 тысяч для партийного и государственного руководства. Рифкина приблизили к себе Обама и лидеры Евросоюза. На постсоветском пространстве эти идеи быстрее всех подхватил Назарбаев. Потом наступил 2016-й год, Давос, его основатель Клаус Шваб выдвигает новую идею — Четвёртой промышленной революции. Фактически речь идёт о том же самом, только интегрированы все технологии третьей промышленной революции на базе искусственного интеллекта, ведущая роль отведена интернету вещей, робототехнике, созданию новых материалов с заданными свойствами. А уже за Четвёртой промышленной революцией стоит конкретный проект "Индустрия 4.0", который подготовлен в Германии. Суть его в том, как всё конкретно реализовать в производственных процессах, качественно улучшить производительность труда и совершить прорыв в человеческой жизни вообще — и в экономической, и в социальной.