Такой взгляд на Григория Мелехова, сама оценка эпохи, которой он принадлежал, как эпохи трагической, никак не соотносятся с тем образом "комсомольца-чоновца", "продкомиссара" времен 20-х годов, каким рисуют писателя как традиционное шолоховедение, так и "антишолоховедение".
Для подлинного, настоящего Шолохова Григорий Мелехов — не "отщепенец" от родного народа, но правдоискатель, несущий в себе не только "отблеск трагедии эпохи", но "искания многих людей". В том числе — и самого Шолохова.
Концепцию "отщепенства" Григория Мелехова Шолохов считает по своим корням рапповской, отвергающей народную основу как "Тихого Дона", так и характера Григория Мелехова.
Для Шолохова Григорий Мелехов — не "отщепенец" от своего народа, но — органическая, причем лучшая часть его. Еще в 1957 году в газете "Советская Россия" Шолохов в полный голос сказал об "очаровании человека" в Григории Мелехове. Что касается сторонников теории "отщепенства" Григория Мелехова, то М. Шолохов говорил, что эти критики "Извращенно трактуют сущность трагической судьбы Григория Мелехова". "...Их "концепция" об отщепенстве Григория Мелехова давно выброшена на свалку".
Почему Шолохов столь болезненно реагировал на попытку представить Григория Мелехова "отщепенцем"? Да потому, что в таком случае снимается вопрос о трагедийности этого характера: по этой теории получается, что Григорий Мелехов (как и Харлампий Ермаков) сам виноват, что пошел против народа и получил заслуженное наказание. "Это чужой тезис!" — так реагировал Шолохов на попытку возложить ответственность и вину за народную трагедию, проявившуюся в судьбе Григория Мелехова, на самого Григория Мелехова. Такой подход снимал вопрос о трагизме времени, о трагедии эпохи, выразившейся в судьбе Григория Мелехова, то есть снимал главную проблему "Тихого Дона", ради которой роман и был написан.
Нет сомнения, Григория Мелехов для Шолохова — фигура подлинно народная и одновременно глубоко трагическая, выразившая суть трагедии времени, к которому он принадлежал.
Но зададимся вопросом: кто из большевиков в конце 20-х годов согласился бы с оценкой революции как эпохи трагической?
"Добрый ангел" Шолохова, помогавшая ему в Москве старая большевичка Е. Г. Левицкая?
В 30-е, когда арестовали как "врага народа" ее зятя, конструктора "Катюши" Клейманова, об освобождении которого безуспешно хлопотал Шолохов, — возможно, да.
В 20-е, конечно же, нет.
Левицкая, как и другие большевики 20-х годов, осознала трагизм эпохи, когда на их головы обрушился 1937 год.
Шолохов осознал трагедию времени значительно раньше. Для него началом трагедии стал уже 1919 год.
Причем — и это принципиально важно — Шолохов осознал трагедию революционной эпохи не извне, как ее враги и противники, а изнутри, принадлежа ей. И не после смерти Сталина, как большинство из нас, а задолго до того, в середине 20-х годов. В этом — отличительная особенность не только позиции Шолохова, но и романа "Тихий Дон".
"Антишолоховеды" пытаются доказать, будто роман "Тихий Дон" мог быть написан только "белым", а ни в коем случае не "красным", то есть человеком с другой стороны. Но в таком случае это был бы — по своему характеру — совершенно другой роман. Роман, обличающий революцию, пронизанный симпатией к одним и ненавистью к другим. И таких романов, обличавших революцию, появилось немало, начиная от "Ледового похода" Романа Гуля, кончая "Красным колесом" А. Солженицына.
Взгляд на революцию извне лишил бы роман нерва, той напряженной внутренней боли и борьбы, того качества трагедийности, без которого "Тихий Дон" не был бы "Тихим Доном".
Своеобразие романа "Тихий Дон" в том и состоит, что роман написан человеком, всей душой принимающим революцию, — в ее высших, идеальных, гуманистических принципах, — но не приемлющем тех конкретных форм ее осуществления, которые несут, вместо освобождения, боль и страдание народу. Главным своим притеснителем, главным виновником бед и страданий народа, геноцида по отношению к казачеству Шолохов считал не революцию как таковую, а ее конкретное воплощение на юге России, которое принес троцкизм.