Мир снимков "Тоталитарной Архитектуры" безлюден. И если Ленинская Библиотека с её чёрными колоннами, обвязанными железными скобами - чтобы не обвалился мрамор, ещё похожа на объект реального мира, омываемый дождями и осыпаемый снегами, то Дворец итальянской цивилизации, с его идеально прямыми линиями и чистейшими поверхностями, на первый взгляд вообще кажется компьютерным рендером. Потом замечаются щербинки в лестницах, неровности в щелях между декоративными плитами.
Каждый объект ощущается по-разному. Ленинская библиотека кажется постройкой северной, с нависающим над ней низким небом, по которому движутся тонкие рваные облака. На бортиках виднеются торчащие гвозди - чтобы голуби не обсиживали их и не покрывали чёрные колонны пятнами. Дворец итальянской цивилизации невольно повествует о солнце Италии, которое на некоторых кадрах ретуширует статуи немыслимо ровным градиентом. Не зря в прошлые века туда "дозревать" отправляли художников. Долина Павших из всей троицы выглядит наименее проявлено. Её внешняя часть, на которой сконцентрировался фотограф, не повествует о том, сколько тонн породы пришлось изъять для строительства внутренних помещений, где в настоящее время хранятся древние гобелены.
Сейчас интерес к монументальному, к истинному, повышается. Возможно, массовое сознание устало от отсутствия идеи и смысла, от игры ради игры. "Тоталитарная архитектура" не поощряет и не осуждает конец первой половины XX века, фотографии лишь позволяют взглянуть на избранные Михаилом Розановым постройки, вырванные из контекста повседневных будней и обыденных ракурсов. Да, на снимках происходит переосмысление и частичное развоплощение всех объектов с целью создания фотографий, которые, в итоге, и становятся отдельными, новыми произведениями искусства с собственной историей. Но делается это с уважением, отнюдь не ради пустой забавы. От этого объекты тоталитарной архитектуры не начинают выглядеть более угрожающе или, наоборот, дружелюбно, скорее они перемещаются в некую лакуну, обратно в мир идей, откуда когда-то они вышли стараниями архитекторов и рабочих рук, создавших их материальные воплощения.
Задело!
Геннадий Животов
21 ноября 2013 1
Культура
ДИОГЕН сидел в бочке. При этом он не называл себя художником. Он был философом. Серафим Саровский приходил к своему молитвенному камню тысячу ночей подряд. И тоже не называл себя художником. Он был святым. Блаженный на Красной площади исцелял людей, кидал правду в лицо всемогущим царям. И он не называл себя художником. Он принадлежит к цеховым рамкам блаженности.
Я намеренно не буду упоминать о недавней акции Петра Павленского, приуроченной ко Дню милиции, хотя именно она во многом стала причиной к созданию этого материала. Меня волнует сама тенденция, которая внедрилась в мир российского искусства за последние десятилетия. Конечно же, речь идёт о перформансах, которые, как и само слово, пришли к нам с Запада.
Мне всегда казалось, что история про то, как Ван Гог отрезал себе ухо, - это ложь. Многие говорят, что не отрезал. Тем не менее, даже если он сделал это, ему в тот момент было наплевать, сколько телевизионных камер наблюдают за процессом. Иисус Христос не хотел быть распятым, не эта цель была для него важна. Но смерть его уже два тысячелетия вопиет всему миру о тех истинах, которые он хотел донести. Но о чём хотят нам сказать те, кто занимаются перформансами? Кроме абстрактных идей о некоей свободе, которой им якобы не хватает, я ничего внятного в их речах понять не могу.
Начну с другого конца. Сейчас мне уже шестьдесят семь, большую часть своей жизни я прожил при советской власти, при желании можно даже сосчитать сколько. Кроме как рисовать, я больше ничего не умею делать, этим зарабатываю деньги.
Рисую и преподаю. Ещё в студенческие годы пришлось работать дворником - немного знаю о том, как орудовать метлой и ломом. Когда-то мы с товарищем делали границу России из колючей проволоки - такой вот художественный объект. В процессе его построения мы порезали руки, ладони наши истекали кровью. Но это было нашими проблемами. Мы вовсе не хотели пораниться, просто не соблюли технику безопасности, не одели перчатки.