Александр Проханов. Нет, дорогой мой, не надо тебе скромничать, я тебе буду доказывать обратное. По крайней мере, я ставлю знак равенства между собой и тобой, потому что всё-таки, когда ты сервируешь свои передачи, сервируешь стол, предлагаешь приборы и преподносишь блюдо, ясно, что это огромная еда, которую, причмокивая, съедает общество, съедает власть, отчасти съедаешь ты.
Владимир Соловьёв. Александр Андреевич, еда - не участники. Мы вместе пытаемся преподнести для зрителя иную систему анализа. Когда приглашаю двух умных людей с противоположными точками зрения, я не ставлю задачу забить одного, помочь другому. Мне важно довести тему до такого уровня, когда слушатели, зрители, воспринимая, могут делать свои выводы. Им нравится один, не нравится другой. Но они слышат аргументацию. Видят интеллигенцию: кто она.
И я всегда стараюсь выявить вторые-третьи смыслы кроме линейных, понятных, которые воспринимает широкая масса. Есть ещё попытка показать людей настоящими. Особенно это важно для политиков. Когда они выходят, и нет спичрайтеров, нет свиты, они вынуждены "здесь и сейчас" бороться со своими эмоциями, с переживаниями. Они предстают такими, какие есть. Пробиваются их человеческие эмоции.
И ещё важный для меня момент - сохранить русский язык. Я приглашаю не случайно вас, людей, которые для меня также являются последними хранителями великой традиции. Я не хочу упрощать русский язык. Хочу, чтобы слушатели могли максимально наслаждаться сложным красивым образным русским языком.
У меня есть ощущение, что русская душа - в слове. Поэтому я сейчас так борюсь с симулякрами, с "псевдо" и на телевидении, и в литературе Когда является толпа гламурной мрази, убивающей язык и образы, они убивают душу народа, а значит, убивают и народ. И надо в этом случае с ними бороться, не прижигая, а показывая примеры, поднимая планку.
Александр Проханов. Сейчас ты представил свои передачи как студию по изучению русского языка. Хотя я расцениваю твои действа, твои мистерии и своё в них участие как сложный театр.
Театр, который происходит не в пространстве камерного зала, как большинство театров. А на гигантских пространствах общественного сознания. Театр этот стократ сложнее традиционного театра, потому что здесь очень много смертельно рискованного
Ты имеешь дело с социальными энергиями. А в социальных энергиях заложены, с одной стороны, путь в царствие небесное. А с другой - в ад. В социальных энергиях последних недель такое количество смертоносных, ядовитых энергий.
Владимир Соловьёв. Вы правы. Александр Андреевич, да, можно сказать, что это театр, и тут можно брать две традиции. С одной стороны - это Шекспир. Потому что чистые страсти и эмоции остались только в политике. И когда сводишь в чистом жанре, как у Шекспира, чистые эмоции, то возникает ядерная энергия! Атомная энергия! Она подкупает: люди видят истинное отношение друг к другу
С другой стороны, это импровизационный театр, мейерхольдовский. У нас нет сценария. Есть некие правила игры. И извольте: вышли две команды играть. Может получиться скучнейший матч. А может - произведение искусства. Это зависит от мастерства участников.
Александр Проханов. Там есть хор, как в античном театре. Хор, который ты постоянно приводишь в состояние неврастении перед началом действа. Есть и гигантский хор свыше, который занимается математическими манипуляциями
А как ты этот театр готовишь?
Владимир Соловьёв . У меня уникальная команда. Вместе с Гаечкой (шеф-редактор Гаяне Амбарцумян) мы работаем с моего первого дня прихода на телевидение практически. Я не выношу терять людей, и когда меня выгнали, я был год без работы, моя команда не дрогнула, она меня ждала.
И Гаяне - моя телевизионная мама, часть меня, профессионал и фантастический человек. Потрясающей культуры, мужества, преданности - безупречный человек, алмаз. Гаяне - мозг нашей программы. Думает, ищет, отслушивает феноменальное количество людей, которые появляются на общественном поле. Нам же надо вытащить новые персонажи, раскрутить их. Если вытащить никому не известный персонаж, люди не будут смотреть. Телевидение - жестокий жанр. Оно заинтересовано не в новых лицах, а в несильно надоевших лицах. Поэтому надо людей регулярно подраскручивать.