Отттепельная клюква
Отттепельная клюква
Галина Иванкина
ретро-жанр и смысл-перевёртыш
"Кто мы — фишки или великие?
Гениальность в крови планеты.
Нету "физиков", нету "лириков" —
Лилипуты или поэты!".
Андрей ВОЗНЕСЕНСКИЙ
За последние годы в современном российском кинематографе наметился жанр, который можно обозначить как "оттепельная клюква" (публицист и общественный деятель Егор Холмогоров назвал это "хрустом нарезного батона" по аналогии с "хрустом французской булки"). Особенность новоявленного жанра — смысл-перевёртыш. Положительными героями рисуются… антигерои — те, на кого в 50-60-х годах писались разгромные фельетоны, кто был аутсайдером системы: пижоны-модники, ресторанные лабухи, фарцовщики, шлюшки, подпольные дельцы-"цеховики". Впрочем, смысл-перевёртыш может выстраиваться иным, более хитрым способом: поэты, учёные, общественные деятели, лауреаты всяческих премий подаются ярыми антисоветчиками — их травят коллеги, преследует КГБ, у них обнаруживаются предки-белогвардейцы или родственники за границей. Таким образом, жизнь в СССР представляется убогой и — дикарской с точки зрения самых разных слоёв населения, ибо мучаются все — от жуликов до работяг, от манекенщиц до генеральских жён. Более того: страдают даже чекисты и партийные боссы. Но! Диваны с уютными валиками и патефонные пластинки (тёплый шорох и голос Петра Лещенко). "Шипр" и шифон. Фестиваль и фильдеперс. Сирень, Сокольники и "Красная Москва". Этакая мазохистская ностальгия.
Тринадцатисерийный проект "Таинственная страсть" (2016), созданный по роману Василия Аксёнова, полностью укладывается в концепцию жанра. Тут есть всё: и манящие парижские шмотки, и рок-н-ролл, и коллективный адюльтер, но главное — борьба с ненавистным режимом. Перед нами — судьбы интеллигентов-шестидесятников, которые, как выясняется, были гонимы и преследуемы. Гонения выглядят странно: многомиллионные тиражи, приглашения на светские рауты, диалоги с властью, пьянки-гулянки в лучших ресторанах Москвы, а ещё — роман с французско-подданной красавицей и прочий Коктебель. Мелькают фемины с начёсами а-ля Брижитт, звенят бокалы (а чаще — гранёные стаканы), бренчит гитара, выкрикиваются хлёсткие рифмы. Но поэты — в неволе. Поэтов — прессуют. Никита — орёт. КГБ — пасёт. И не даёт. Например, герою не позволяют крутить роман с женой престарелого мэтра. Смысл-перевёртыш: в описываемую эпоху такие поступки осуждались. Нынче — приветствуются и одобряются. Любовникам — сочувствуют. Антисоветским словесам — аплодируют. И всё так миленько подано: красивые образованные люди в кабаках да Коктебелях борются с волюнтаризмом. Возникает вопрос: господа, кому вы были бы нужны вне СССР и без СССР? Конкретно вы, со своими стихами и песнями? Советская власть подняла и возвеличила поэта до статуса "властителя толпы", который настолько "больше, чем поэт", что ему не нужно думать о хлебе насущном.
В сериале с броским названием "Фарца" (2015) героями ретро-времён выступают юные джентльмены удачи. Те, кому в духе Остапа Бендера было скучно строить социализм. Их четверо, как хрестоматийных мушкетёров. Главный герой в первой серии признаётся, что его любимый персонаж — д’Артаньян. В голове зрителя происходит маленькая буря и смещение понятий. Мушкетёры — это исторический символ благородства, дружбы и лихости, а фарцовщики… как бы тоже. Увы. Так устроены ассоциативные цепочки. Авторы проясняют ситуацию: не все из этой бравой четвёрки хотели вот так провести всю жизнь — стремление помочь другу в беде толкает ребят в сторону позорного и опасного бизнеса. А в целом они симпатичны и трепетны — не только выплясывают твист, но и проникновенно поют песню Окуджавы: "Когда внезапно возникает ещё неясный голос труб…"
Дивно и пафосно показан расстрел именитого валютчика Яна Рокотова — в замедленном темпе, мощно, стильно, с музыкой. Мне могут возразить: никто этим фильмом не пытался доказать, что фарцовка — это стопроцентно правильное решение, ибо навязчиво манифестируется печаль главгероя. Ещё бы! Он когда-то хотел стать писателем. Вместе с тем, один из его товарищей — самый крутой и бесшабашный — прямо говорит, что уход из "коммерции" — это возвращение к тусклой жизни, к очередям и бедности. К обыденщине. К серости. Да. Тут снова, как и в кино-хите 2008 года "Стиляги", звучит это слово: "серость". Унылая бытность в советских декорациях. Получается, что в тот момент убежать от блёклой невыразительности можно было, только свернув с генерального советского пути. Теперь вспомните карикатуры тех лет или, например, короткометражку 1961 года "Иностранцы", где явлены всё те же фигуранты — фарцовщики, стиляги и сопутствующая им крашеная девица. Тогда они рисовались, как моральные — и физические (!) — уроды, сейчас их же изображают в качестве не то честных "ковбоев" и борцов за денежные знаки, не то заблудших, но очень уж симпатичных овечек. Авторы нам транслируют: у фарцовщиков — своя сермяжная (точнее, нейлоново-неоновая) правда. Как была она — правда — у следователей, которые ту фарцу ловили. Этакий поединок: мушкетёры против гвардейцев кардинала, Робин Гуд против Гая Гисборна. Никто не ужасен — все одинаково ущербны средь советской обшарпанности. Мелькают реальные фигуранты эпохи — Михаил Светлов, Геннадий Шпаликов, Андрей Миронов, Наталья Фатеева… И — всенепременный Василий Аксёнов. Симпатично и наполненно. Разве что — перевёрнуто. Полуправда. Полуправильность. Полуреальность. А как известно, полуправда страшнее лжи: последнюю можно перечеркнуть и высмеять, а вот половинчатость всегда таит опасные нюансы.