В ту сказочную осень сложилась многолетняя дружба моя с великим русским плотником Борисом Федоровичем Елуповым — старожилом Заонежья. Молодыми пацанами собрал их в бригаду замечательный московский архитектор-реставратор А.В. Ополовников, и в тяжелые послевоенные годы, преследуемые местными атеистами, стали они починять кижские жемчужины, свозить на остров диковинные храмы и жилые дома из окрестных деревень. Ох, и ребята же это были — красивые, сильные, добрые и с золотыми руками. Часами я мог наблюдать, как ловко и умело делают они свое тонкое дело. Брился я до звона заточенным топором елуповским, которым он руками затесывал лемешины для кижских куполов. Переехал я с острова в дом Бориса в Ерсневе, да так и остался там жить по сей день.
Бригада елуповская таяла у меня на глазах. Ребята хорошо работали, но и пили неплохо. А начальство, пользуясь результатами их труда и выдавая их за свои успехи столичному начальству, не позаботилось о продлении традиций плотничьего ремесла, не создало школу на острове. "Умрем мы, Савелка, друг мой неоценный, — сетовал мне Борис Федорович, — и некому будет церкви охаживать. А как только железо внедрят в деревянную нежную плоть, погибнут наши любимицы". Как в воду глядел несостоявшийся генерал, как величали моего хозяина многочисленные московские друзья, отдыхавшие в Кижах. Стоит Преображенская церковь, распертая изнутри железными каркасами, и нет в ней былой жизни.
Незадолго до пресловутой перестройки ушел из жизни Борис Елупов, а чуть раньше умерла его дивной доброты жена, воспитавшая шестерых детей. Двух сыновей в пьяных драках зарубили удалые местные парни. Покоятся они с родителями на Кижском погосте. В нынешний приезд вместе со старшим сыном Бориса Юрием провели мы день у их могил, которые расположены напротив родного дома, и, кажется, не будь между ними пролива, они как бы и не уходили из дома. Сидя на кладбищенской лавочке, вспоминал я милых сердцу людей, драгоценной частички Заонежья. А лет двадцать назад в домике музейном — что неподалеку от погоста, раскрывал я иконы XVII века, украшавшие некогда церковь в деревне Челмужи.
Прекрасные дни выдаются в Карелии поздней осенью. Я люблю изменчивость октябрьской погоды. Синее безоблачное небо вдруг застилают беспросветные тучи, волны тяжелеют, вода становится черной и тревожной. Несколько минут льет холодный дождь вперемежку с градом. Мгновение — и снова солнце господствует, как будто и не было шторма. Загорается прибрежное золото тростниковых зарослей, голубеет озерная гладь. Кажется, кто-то волшебным жестом снял черное покрывало и оживил сказочное царство света и цвета.
Я вспомнил причуды карельской осени, раскрывая челмужские иконы: черная густая олифа свободно удалялась с живописной поверхности. Краски буквально полыхали синими, красными, желтыми оттенками, когда я снимал компрессы. Они были живые, словно почерпнутые из воды, подсмотренные на небе, поднятые с земли. Я долго не мог заснуть в тот вечер, возбужденный открытием праздничной гармонии. Окна мастерской, стоявшей у кромки кижского берега, выходили на водную гладь. Лучи солнца осветили пробуждающееся озеро и живопись челмужских икон. Пейзаж за окном и древняя живопись были сотканы красками с одной палитры. Художник сумел, не выходя за пределы иконописной символики, дословно повторить северную цветовую фантазию и запечатлел с помощью искусства красоту окружающего мира, пропел гимн природе озерного края.
На долгие годы оказался я в болезненной изоляции и снились мне Кижи и елуповский дом. Боялся, что погибнет моя любимая деревня. И переживал не напрасно. Юрий Борисович Елупов с трудом справлялся с непривычной для профессионального инженера ролью деревенского фермера. Но Бог не оставил наше гнездо на произвол судьбы. Внук Бориса Елупова Вячеслав Юрьевич стал хозяином крупного маслозавода в Петрозаводске, а зять Юрия Борисовича Илья заканчивает строительство первоклассной уютной гостиницы в Ерсневе. Пробурили стометровой глубины скважину, в номера гостиницы поступает серебряная вода. Дается все нелегко молодым ребятам, да и самому Юрию Елупову и его жене ой как приходится вкалывать обихаживая коровушек.
В Петрозаводске, как и во Пскове, пришлось мне посетить кладбище, где за время моего вынужденного отсутствия нашел я могилы замечательных моих друзей-коллег, талант-ливых скульпторов Лео и Хенно Ланкиненов, тонкого графика и поэта Алексея Авдышева, замечательного дизайнера, скульптора и художника Эдуарда Акулова. Сопровождала меня в траурном визите любимая моя карельская художница Тамара Юфа (Чванова), дочь елецкой кружевницы. Сорок лет назад увидел я ее очаровательный "Ладвинский пейзаж" на республиканской выставке, и с тех пор очарован дивными её иллюстрациями к "Калевале", поэзией тонкой живописи и графики прекрасной Тамары. Сейчас она много времени проводит в церкви, но работы не оставляет, понимая, что труд — высшее служение наше на земле. Я рад, когда ощущаю теплоту, исходящую от ее живописных работ, теплоту, полученную от доброй ее мамы, простой русской кружевницы, всю жизнь отдавшую работе и воспитанию талантливой дочери.