Но, в-третьих, как заносчиво и тупо вели себя ляхи в этой драматической ситуации. С одной стороны, не желали и слышать о каких-то оборонительных мерах совместно с Советским Союзом, не соглашались в случае необходимости пропустить наши войска через свою территорию. С другой, были уверены, что Англия и Франция, согласно договорам с ними, немедленно и энергично помогут им, если Германия нападет. Они — гаранты! А ещё и в газетах писали, что если война начнётся, то через две недели польская кавалерия будет гарцевать на улицах Берлина.
И вот 1 сентября война началась. И что? Правительства Франции и Англии после 72-часового умного размышления под вопли поляков о помощи 3 сентября объявили-таки войну Германии. Объявили и пошли играть в покер. 6 сентября, проклиная подлых гарантов, бросив варшавян, правительство Польши бежало в Люблин, 8-го — дальше, в Кременец, 16 сентября, бросив уже всю страну, всех поляков вместе с армией — в Румынию, оттуда — в Лондон. Польша перестала существовать как субъект международного права. Советскому Союзу ничего не оставалось, как на другой день, 17 сентября, ввести войска на бесхозную территорию и взять под защиту украинцев и белорусов, проживающих на территории, которую Польша в 1920 году отхватила у Советской России. Иначе там оказались бы немцы. Если ещё вспомнить, что Советский Союз сформировал, обмундировал, вооружил на своей территории польскую армию генерала Андерса, а она в самую трудную для нас сталинградскую пору отказалась воевать плечом к плечу с нами и депортировалась в Иран, а потом объявилась в Италии и там сгинула, — если всё это принять во внимание, то поистине: ничья чаша позора во Второй мировой войне не была глубже. И вполне понятно желание поляков поднять восстание в Варшаве и освободить её самим. Да, войну мы проиграли, но свою любимую столицу мы всё-таки освободили своими силами! Конечно, это в какой-то степени искупало бы позор. Поэтому они не только не известили советское руководство и командование Красной Армии о восстании, не только не просили помощи, — они опасались помощи, боялись её, ибо она лишала бы их подвиг несомненности и польской чистоты. А так они освободили бы столицу и тут же самолётики доставили бы из Лондона мобильное эмигрантское правительство Сикорского. Кто лучше всех мог знать всю эту ситуацию? Конечно, маршал Рокоссовский, командующий 1-м Белорусским фронтом, который он привёл под Варшаву. Не хотите, поэт, побеседовать с маршалом?.. Вот стоит он, поляк, перед городом, где родился, где впервые сказал "матка" и прожил детство, юность, где, может быть, и сейчас прячется где-то в подвале его первая любовь. Может, это и о её дочке в какой-то армейской газете недавно были стихи:
А паненки томные и нежные
Слушали в надежде и тоске
Эту песнь, пропетую жолнежами
На чужом, но близком языке…
И Рокоссовский не желал освобождать свой родной город? Вот что он писал: "Польское население относилось к Красной Армии тепло и приветливо. Видно было, что народ искренне радуется нашему приходу и старается сделать всё, чтобы ускорить изгнание фашистских оккупантов".
Это собственными глазами довелось видеть и мне — в Августове, Ломже, Осовце, лежавших на пути нашей 50-й армии. "1-я польская армия быстро пополнялась добровольцами, — писал маршал. — В неё вливались части из Гвардии Людовой, Армии Людовой и других сил Сопротивления. И только АК — Армия Крайова — упорно держалась в стороне. От первой же встречи с представителями этой организации у нас остался неприятный осадок. Офицеры-аковцы, носившие польскую форму, держались надменно, отвергали предложение о совместных боях…"
Ничему не научились, продолжали линию генерала Андерса. Они подчинялись только лондонскому правительству. Они и подняли самостийное восстание в Варшаве. "2 августа, — писал Рокоссовский, — наша разведка получила данные, что в Варшаве будто бы началось восстание. Это сильно нас встревожило". И вместо того, чтобы заранее получить нужные сведения от самих поляков, штаб фронта немедленно занялся выяснением, каковы масштаб восстания и его характер. Маршал считал, что самым неудачным временем восстания было именно то, когда оно началось. Он писал: "В своё время в западной печати нашлись злопыхатели, пытавшиеся обвинить войска 1-го Белорусского фронта и меня, как командующего, в том, что мы якобы сознательно не поддержали варшавских повстанцев и тем обрекли их на гибель". Как видим, прошло много лет, и уже не только в западной печати, а и в российской орудуют такие же злопыхатели в образе громокипящего поэта Евтушенко и тихого редактора "Новой газеты" Дмитрия Муратова. Правда, они не смеют обвинять и даже упомянуть Рокоссовского, словно его там и не было, а семенят по давно протоптанной тропке: "предательство Сталина". За это ныне премии дают.