— Я твой друг и твой раб!.. — "Модельер" страстно приник к "Счастливчику", — я твой гарант и прах с твоих ног!.. Доверься мне!.. Нам нужна последняя ритуальная жертва!.. Уверен, он бы одобрил мой замысел!.. — "Модельер" кивнул на мертвое тело, из которого вдруг проклюнулся синий стальной жук и тут же скрылся в гнилой мякоти.
— Нет!.. — "Счастливчик" оттолкнул "Модельера", — Он, добрый, человечный, отзывчивый. Читал наизусть стихи Мандельштама и Артюра Рембо. Держал на столе книги Набокова и Пелевина. Он бы протестовал!.. Повторяю, крови больше не будет!.. Я увольняю тебя!.. Пойдем отсюда!..
— Да, мы уйдем. Но еще минута терпения. Я покажу тебя твою Тайну...
"Модельер" толкнул замаскированную дверь, и они прошли в соседнее помещение, ничем не напоминавшее мраморный саркофаг, где они только что пребывали.
Так выглядят старые бани, облицованные ржавым, потресканным кафелем, с прогнившими, капающими трубами, мутными зарешеченными светильниками под грязными потолками, из которых сквозь нездоровый туман падает желтоватый свет. Под этим чахоточным светом, на каменном склизком полу, стоял стеклодув Тихон. В своей обычной скуфейке, в клеенчатом фартуке, надетом поверх подрясника. Держал знакомую большую бутыль с млечной эмульсией. Сливал ее в отверстие пола. Тут же, рядами, стояли старые эмалированные ванны, какие выбрасывают на помойки из коммунальных квартир, — в коричневых болезнетворных накипях, с истертыми краями, с изогнутыми, уходящими под потолок трубами. В ванных находился желеобразный студенистый состав. В этом прозрачном застывшем растворе, словно рыбы в холодце, лежали одинаковые голые человеки, с торчащими из анальных отверстий трубками. В ванной виднелись медные электроды. Кругом вились плохо изолированные провода, подключенные к грубым допотопным амперметрам. И в этих гальванических ваннах, в голых, худых, с закрытыми веками людях "Счастливчик" с ужасом узнал своих двойников. Будто все они были выведены из икры одной рыбины. Лежали в полупрозрачном студне. То ли под майонезом, то ли с дольками лука и вкусной зелени. То ли умерщвленные сразу после рождения, то ли уснувшие и готовые в любую минуту проснуться.
— Боже, кто это?.. — едва не падая в обморок, воскликнул "Счастливчик".
— Это твоя Тайна, — сказал "Модельер", — ты вынудил меня ее открыть. Ты не Рюрикович и не Рабинович. Не продолжатель династии и не безродный бомж. Не существо, рожденное от матери и отца. Ты — синтезирован с помощью токов из биораствора, из которого, как из жидкого стекла, создал тебя стеклодув Тихон. Когда под воздействием тока раствор начал густеть, Тихон вставил в комочек синтезированного вещества обычную трубочку для коктейля. Следуя традициям мастеров Гусь-Хрустального, выдул тебя, как бутылку. А затем еще двенадцать таких, как ты, используя в качестве образца рисунок Диснея. В этом смысле, Тихон — действительно твой духовный отец. Ванная, где ты лежал, является материнским лоном, тебя породившим. Стеклянная бутыль, созданная Тихоном, в каком-то смысле — твоя родная сестра. Но ты не рожден, а создан. Посмотри, у тебя нет пупка!..
"Счастливчик", как заколдованный, повинуясь жесту "Модельера", заголил себе живот. Действительно, — пупка не было, а вместо пупочной вмятины было гладкое, покрытое рыжеватым пухом брюшко.
— А теперь пощупай поясницу, в районе копчика... Обнаружишь маленькую пипочку, куда была вставлена трубка, и из могучих легких Тихона вдувался сотворяющий тебя воздух...
"Счастливчик" послушно приспустил штаны, завел руку за спину и нашарил твердый, похожий на автомобильный сосок, выступ, куда, по-видимому, был подключен насос, создавший ему объем.
"Боже мой, я — надувной!.. — в тоске подумал "Счастливчик", — так вот почему я испытывал к Тихону сыновнии чувства, в обычной кафельной ванне видел родную мать, а простую бутыль, в которых хранят деревенский самогон, нежно называл "Сестра моя, жизнь!.."
— Теперь ты знаешь свою Тайну, — жестко сказал "Модельер", — в любой момент ты можешь быть диссоциирован и превращен в бесплотную муть, состоящую из капелек крахмала и жира. Вместо тебя из любой ванны я подыму любого твоего близнеца. И он станет Помазанником. Его через несколько дней будут венчать на царство. Ему поклонятся все народы. О нем слагает свой гимн наш бессмертный, в прямом и переносном смысле, гимнописец. А ты будешь слит в каменное отверстие в полу, и, журча, стечешь в канализацию... Выбирай! Или остаешься верен данной мне клятве, мы вместе пойдем к невиданному торжеству и тогда соглашайся на последнюю ритуальную жертву. Или, пропущенный сквозь очистные сооружения, ты станешь высыхающей лужицей на полях аэрации... Ты согласен на ритуальную жертву? Я спрашиваю, ты согласен?