Федоров предлагает признать целью человечества достижение бессмертия, воскрешения.
Договориться. Как договорились о "законах" сохранения.
С целью проверки возможностей науки в смысле фундаментальности. Как случайное блуждание обретает черты сознательного действия?
Платонов же считает, что "справочники, энциклопедии, точные науки, физика, химия, etc., etc. — не есть ли они лишь общие схемы, общие абрисы, силуэты еще слишком удаленных (потому и общих видов, что слишком пока далеких) видов природы, которыми затем, впоследствии, но навечно, займется все то же искусство?" Собственно, в этом и суть проекта Федорова: тайны мира подвластны только сильному чувству.
11
9 апреля 1899 года, торжественно: Николай Федорович, я выступаю в качестве посланца от графа Л.Н.Толстого. Граф просит разрешения вновь войти в общение с вами. Просит разрешения приехать к вам сейчас, чтобы повидаться.
Н.Ф.Федоров. Скажите этому лицемеру, что после его "Царство Божие внутри вас" я больше с ним ни в какое общение вступать не желаю. — Это ваше окончательное решение? — Да, поезжайте и скажите!
Двумя годами раньше они столкнулись на Моховой, и Толстой сказал: а вы все меня браните. Федоров ответил: не могу не бранить вас, потому что пришел к убеждению, что ничего, кроме зла, вы не желаете. Толстой предложил зайти куда-нибудь, где удобнее было бы поговорить. Федоров: это чтобы спорить, нет, я этого не хочу.
Больше они не виделись. Федоров считал, что примирение при столь радикальном расхождении во взглядах может быть только поверхностным и лицемерным. Толстой всегда относился к нему почтительно. И тогда, когда они после встреч в Румянцевском музее провожали друг друга. Или часами ходили по Арбату. И после его смерти: "незабвенный, замечательнейший человек". Зачем же сердиться за то, что человек думает не так же, как и я, и на мой взгляд заблуждается?
Толстой сделал больше для пропаганды идей Федорова, чем сам Федоров; после первой же встречи Чехова с Толстым в Ясной Поляне, продолжающейся полтора дня, в застопорившемся было "Доме с мезонином" чеховский герой теперь говорит: если бы мы сообща, миром искали бы правды и смысла жизни ("как иногда мужики миром починяют дорогу"), правда была бы открыта очень скоро ("я уверен в этом", и человек избавился бы не только от болезней, но и от самой смерти.
Но огонек поддерживают федороведы: "Разные акценты, у Толстого этический, у Федорова онтологический — в понимании христианства отражали то существенное различие в содержании, точнее, в первичном пафосе их учений, которое заключалось в подходе к природе и её основным законам" (комментарий к заметкам Федорова о Толстом в четырехтомнике Федорова, 2000 г.). Блестящая формулировка; если в ней поменять местами этический и онтологический, то будет тоже правильно. Под законами природы, как принято, понимаются договоренности.
Для Платонова и Толстой и Федоров — оба ясны и нет никаких противоречий. "Насилие, которое захочет человек применить как будто для удовлетворения собственной свободы, на самом деле уничтожает эту свободу, ибо где сила — там нет свободы, свобода там — где совесть и отсутствие стыда перед собою за дела свои" (зап.книжка Платонова 1921 г.): ему 22 года, он толстовец. Как, очевидно, и Федоров. Существенного различия ни в содержании, ни в первичном пафосе Платонов не видит.
Федоров не зря противился публикации изложения своего проекта, находя это несвоевременным, а само учение недостаточно развитым, не вполне ясно выраженным. В первом же предложении опубликованного учениками, после смерти Федорова, текста, который они назвали "Философией общего дела" (у Федорова "Записка"; он презирал философов, ведь кроме пошлостей типа я знаю, что ничего не знаю, в философии ничего нет), говорится, что открытие в 1891 году возможности посредством взрывчатых веществ производить дождь является истинным доказательством бытия Божия. И хотя "Записка" в подзаголовке обращена к верующим и неверующим, такое начало озадачивает и верующих: ему нужны доказательства! Платонов решает: "Бог есть. Бога нет. То и другое верно. Вот весь атеизм и вся религия". Только при такой договоренности возможно обсуждение проекта и акценты в понимании христианства становятся несущественными. Они мешают согласию, ведь в проекте участвуют неверующие, инаковерующие.
Василий Иванович Алексеев, учитель старших сыновей Толстого, пишет о смерти своей трехлетней дочери Нади: "Она составляла радость моей жизни..." Толстой отвечает: "Мне очень больно за вас, но, милый друг, не сердитесь на меня, не о том болею, что вы потеряли дочь, а о том, что ваша любовная душа сошлась вся на такой маленькой, незаконной по своей исключительности любви. Любить Бога и ближнего, не любя никого определенно и всею силою души, есть обман, но еще больший обман любить одно существо более, чем Бога и ближнего". Ответ чудовищный.