«ЗАВТРА». Как проходили последние дни в блокадном Ленинграде, когда Иван Яковлевич уже ослаб и заболел? Нет ли какой-то параллели между той сказочной Русью, которую он создал, и жуткой реальностью, которая его настигла в 1942 году? Ведь никакой кукольности, никакой декоративности в Великой Отечественной войне не было. Но эта война возродила ту монументальную мощность и духовность, то национальное, что Билибин изображал в былинах.
Татьяна ВЕРИЖНИКОВА. Положение, в котором оказался Иван Яковлевич, было тяжёлое. В январе 1942 года он всё больше и больше слабел. Он почти не покидал кровати, не хотел есть. 6 февраля Иосиф Анатольевич Бродский навестил Билибина. Описывает он его как очень похудевшего, с тёмным лицом, с горящими чёрными глазами. Бродский принёс и оставил у него на тумбочке какую-то снедь. Но Иван Яковлевич к еде не притронулся.
Они договорились встретиться 9 февраля. Но 8-го позвонили и сказали, что Ивана Яковлевича не стало. Жизнь его оборвалась, организовать похороны было трудно. Специальная бригада, созданная из оставшихся студентов, похоронила Билибина на Смоленском кладбище в братской могиле с другими профессорами, разделявшими с ним «профессорский дот». Без сомнения, война и смерть в блокаду обнажили монументальный и цельный характер художника. И его стихотворная ода на новый 1942 год, прозвучавшая в новогоднюю ночь в подвале Академии художеств, подтверждает это:
На 1942 год. Ода
Когда во дни суровой бури
Исходит кровью род людской,
Когда стал чёрным цвет лазури,
Когда и гром, и свист, и вой
Переполняют всю вселенну,
И потрясенну, и смятенну
Стеченьем горя и невзгод,
Смертей, увечий и стенаний, —
Встречаем мы наш Новый год.
Когда презренные тевтоны,
Как гнусный тать в полнощный час,
Поправ законные препоны,
Внезапно ринулись на нас;
Когда вверху стальные враны,
Бесчисленны аэропланы,
Парят, грохочут и гудят;
Бросают смертоносны бомбы;
О, сколь несчётны гекатомбы
Зиянья на земле таят!
Когда приходит час желанный,
Когда неутомимый враг,
Замедлил вдруг свой натиск бранный,
Остановил железный шаг;
Когда стеной непроходимой
Со всех концов Земли родимой
Восстал Российский наш народ;
Когда, как каменны колоссы,
Вздымаются победны Россы,
Встречаем мы наш Новый год!
Герои! Сыновья Отчизны,
За Вас, за наших славных пьём!
И пусть тевтоны правят тризны,
За них не мы слезу прольём!
Для нас и слава, и победы,
Для них — позорища и беды!
И долгий стыд, и долгий срам...
А вы, как древние герои
Эллады, Рима или Трои,
К своим вернётесь очагам.
Проходят дни, проходят годы;
Иссякнет сей кровавый пир,
Грядёт весна, пройдут невзгоды,
И снова улыбнётся мир.
И, пылью времени покрыты,
Невзгоды будут не забыты,
Но будут в памяти как сон,
Как неко сонное стенанье,
Как заглушённое рыданье
И как какой-то смутный стон...
И мы, что в этом подземелье
Уж много месяцев сидим,
Мы снедью и питьём в веселье
Себе за глад сей воздадим!
Мы голодны! И наши крохи
Малы сейчас, как неки блохи!
Но час пройдёт, и будет пир!
Мы будем есть неугомонно!
Без перерыва, непреклонно!
И пить, и петь, и славить мир!
И тост второй провозглашаем:
За Академию мы пьём!
Стакан мы дружно осушаем;
А третий — мы тогда нальём,
Когда мы вложим длани в длани
Тем, кто вернётся с поля брани,
Кого сейчас среди нас нет,