Итак, олимпийские и прочие греческие игры — конечно, не ритуал, но, со всей возможной строгостью оценки, культ. Каждый раз в рамках древнего праздника участники разыгрывают спор о божестве, победитель обожествляется в рамках циклического времени, в контексте мифа о вечном возвращении.
Ритуал обновления возвращает спортсменов "во время оно", когда мир только появился. Стать первым в рождающемся заново мире — задача важная. Здесь следует обратить внимание на относительность результата — каждый новый мир свеж и уникален, он замкнут, смысл имеют только внутренние данные. Это циклическое время мифологии.
Выходя за пределы мифологического проживания действительности, Гуттман показывает, что христианство и позитивизм не уничтожили священность спортивного соревнования. Пусть христианство утвердило линейное время и конечность мира — оно не изменило цель. Закономерно, что Декарт провозгласил познание мира за конечное число шагов. Мы забыли об этом, но в век Просвещения все понимали, что картезианская картина мира религиозна: мир соразмерен людским познавательным способностям, нравственные заповеди соразмерны человеческим силам, нерешаемых задач нет, поскольку Господь создал мир для человека. Идеал обожения не пропал, подтверждённый тем, что Господь вочеловечился.
Но христианский Бог — Абсолют, поэтому соревнования идут не здесь и сейчас, а вообще: отсюда рекорды.
С кем соревнуется атлет, воспитанный христианской цивилизацией? С Богом, поскольку стремится к пределу принципиальных возможностей. Достигнув которого, он окажется в мире, свободном от "первых и последних". Вот только пределы, как говорил Коши, не достигаются — к ним приближаются.
Религиозная составляющая не исчезла, рекорд по-прежнему часть ритуала. Пусть никого не сбивают с толку количественные характеристики сакрального. Разве не божественным языком говорит математика? Она священна, как мог сказать Картезиус, поскольку языком математики говорит наука, а наука тем больше наука, чем больше в ней математики. Позитивизм неизбежно обожествил количество. Ритуал и рекорд, таким образом, находятся в одной плоскости — сакрального.
Но что будет, когда исчерпаются физические возможности человека? Гипотеза: будут использоваться измерительные приборы, фиксирующие даже случайные отклонения, — и это тоже будет священно, ибо научно.
Затем — ввиду бессмысленности гонки за временем — с неизбежностью возникнут дополнительные параметры, связанные с техническим мастерством: спорт будет эстетизироваться, стремясь к красоте, поскольку красота имеет в основе рациональность и число, то есть те же параметры, что и наука, религия, спорт.
Единственное, что не изменится в процессе "гонки за временем", это командные виды спорта — они наиболее точно соответствуют понятию игры как в терминологии Хёйзинги, так и в терминологии Кайуа. Именно командным играм посвящены самые эмоциональные страницы, причём автор обращается к литературным цитатам, что выглядит вполне научно в рамках эстетизации спорта.
Спорт, наука, эстетика, рекорды — всё связано после Декарта с религией: спорт остается священнодействием, а наука, будучи религиозным актом, только выигрывает от обращения к красоте, что прекрасно демонстрирует обозреваемая книга.
Полоумный Ж.
Полоумный Ж.
Владимир Бушин
Политика Ленин Жириновский
послесловие к спору о Ленине
Ещё в 1924 году Сталин однажды заметил: "История нашей партии знает факты самых чудовищных сплетен и лжи против её руководителей". Он знал, что говорил: ни о ком столько не лгали, как о нём — и при жизни, и после смерти — вот уже почти 70 лет. Если окинуть взглядом несколько последних десятилетий, то увидим три разнокалиберных фигуры особо рьяных хулителей: Солженицын, Новодворская и Жириновский. Двух первых Господь уже призвал для ответа. Остался Жириновский. У него конкурентов нет. Он — как пушкинский анчар:
Природа жаждущих степей
Его в день гнева породила,
И зелень мёртвую ветвей,
И корни ядом напоила.
Яд каплет сквозь его кору,
К полудню растопясь от зною,
И застывает ввечеру