Выбрать главу

— Его звали Майкл. Он американец. Он шел по Садовому, пытался остановить кого-нибудь, чтобы узнать, где находится, а люди разбегались.

— Ты его любила?

— Да нет. Это совсем другое. Вот представляешь, прилетел человек с другой планеты. На несколько часов. И столько нужно спросить про них, столько рассказать про нас. А минуты тикают, тикают, а скоро обратная ракета. И мы оба знаем, что мы больше никогда не увидимся.

Невольно вспоминается прокатный соперник "Стиляг" — "Обитаемый остров" Бондарчука, где человек тоже прилетел на ракете с другой планеты, в места, где миром правит тоталитаризм. Только боролся с ним он несколько иными методами.

Рабочее название "Стиляг" — "Буги на костях". По слухам, изначальный замысел фильма был совсем иным, но в процессе Тодоровский приуныл, сбился с ритма и пошёл другим путём. Затем авторы решили, что нынешняя молодёжь не поймёт смысл названия, поскольку не знает о том, что под пластинки в ход шли реальные рентгеновские снимки. Но чтобы подчеркнуть преемственность поколений, был задуман наивный перестроечный финал с гигантской массовкой на Тверской: неформалы сегодняшних дней дружно шагают с героями дней вчерашних.

И всё же, если отбросить ненужный снобизм и тот факт, что в середине 50-х люди в своей массе всё же не представляли собой унылое племя, одетое в серые униформы, в фильме Тодоровского можно заметить и положительные стороны. Перед нами мюзикл — жанр в нашем кино, мягко говоря, пока еще не превратившийся в эксплотейшн. Переделанные на новый лад песни групп "Браво", "Ноль", "Кино", "Чайф" и "Наутилус Помпилиус" вопреки логике не кажутся марсианским тамтамом из другой эпохи. Действительно смешно, когда асексуальная цоевская "Восьмиклассница" превращается в эротический рэп, а "Скованные одной цепью" — в манифест партийного духа в стиле "Стены" Алана Паркера. Досадно лишь то, что в мюзикле с идейным подтекстом есть что-то изначально неправильное. Расслабиться и получить удовольствие? Нет, увы.

Есть и другие примеры. Не так давно на экранах мелькнул падающей звездой мюзикл "Лак для волос" — перепев фильма Джона Уотерса, предпринятый режиссёром Адамом Шэнкманом. Там, в разгар 60-х, некрасивая еврейская школьница-толстушка боролась за права полных женщин и заодно отстаивала интересы угнетённых негров — страшнее сюжета и представить себе нельзя. Но при всей чудовищности событийного ряда, "Лак для волос" искрился такой иронией, драйвом и стилем, что вся эта фантасмагорическая безвкусица превращалась в незамутнённый посторонними мыслями праздник. У Тодоровского "жидовство лютое" при всём желании настроения не поднимает. А когда из мюзикла исчезает лёгкость, праздник рискует превратиться в буги на костях.

Савва Ямщиков ОСТАВЬТЕ НАС… Слово от Саввы

"Уважение к минувшему — вот черта, отличающая образованность от дикости; кочующие племена не имеют ни истории, ни дворянства".

Пушкин

Чудесные нынешние дни, когда зима наконец-то превратила Святые Горы, Михайловское, Тригорское и остальные "дедовские владения" в столь любимый ссыльным поэтом сказочный "приют спокойствия, трудов и вдохновенья", заставили на время забыть о столичных буднях, наполненных всеми "прелестями" либерально-рыночного нашего существования. Белоснежное марево, окутавшее окрестные поля и леса; зеленеющие сквозь иней ели; щедрое январское солнце; Праздничная Литургия в Святогорском монастыре, где постоянно молятся об упокоении раба Божьего Александра, утишили непрекращающуюся боль и душевные страдания, ставшие непременными составляющими доморощенной демократии, граничащей с разнузданной вседозволенностью. Словно невидимая машина времени перенесла тебя в края, где "мороз и солнце, день чудесный", где "опрятней модного паркета блистает речка льдом одета" и где "мальчишек радостный народ коньками звучно режет лед". Сколь тяжко, однако, расставаться с этой фантастической, но, увы, мимолетной реальностью. Включаешь телевизор в пахнущей рождественской ёлкой гостиной деревянного тригорского дома и видишь направленные на тебя дула израильских танков, громящих священные земли Палестины и заставляющих христиан отказаться от традиционной праздничной мистерии в Вифлееме. Им наплевать на самые сокровенные чувства верующих. Так же, как американскому прихвостню Ющенко, ворующему российский газ, наплевать на замерзающие Болгарию, Румынию, Хорватию и на весь Евросоюз, куда он рвётся не меньше, чем в НАТО. А на столе ждут тебя "демократические" газеты, каждый раз "радующие" душу поруганием отчего дома, осквернением многовекового русского лада, беззастенчивым искажением многовековой и славной нашей истории. И тут уже на ум приходят другие строки баловня и любимца тригорских дам, переносящие тебя из рождественского великолепия в слякотную атмосферу поздней осени, когда "бесконечны, безобразны в мутной месяца игре, закружились бесы разны, будто листья в ноябре… Мчатся бесы рой за роем в беспредельной вышине, визгом жалобным и воем надрывая сердце мне".

Газета "Коммерсант" никогда не скрывала своей злобы к "этой стране" и в штыки встречала любое позитивное событие, происходящее в России. Впрочем, такая деструктивность, помноженная на махровую русофобию, свойственна абсолютному большинству "родных" СМИ, но "Коммерсанту" идейными вдохновителями погружения России во мглу отведена заглавная роль. Сразу оговорюсь, что делается газета отменно выученными, вышколенными и высокооплачиваемыми профессионалами. Нет, это не журналисты уровня Кондрашова, Меньшикова, Голованова, Пескова и других рыцарей пера, свято чтивших кодекс чести и порядочности. Профессионализм корреспондентов "Коммерсанта" в основе своей разрушителен и провокационен. Чем хуже стране их нынешнего обитания, чем труднее её руководству, чем тяжелее её ученым, строителям, армии, деятелям культуры и искусства — тем красочнее и радостнее шабаш на страницах газеты. Я положил себе за правило регулярно знакомиться с продукцией "Коммерсанта", и могу твердо заявить, что будущие историки получат богатейший материал для своих трудов по исследованию одного из самых подлых периодов в многострадальной судьбе России, оставленный "коммерсантскими" борзописцами. И особенно преуспевает в оплевывании русских средней руки искусствовед г-н Ревзин. Не посчастливилось ему, в отличие от студентов моего поколения, пройти школу у блестящих русских ученых с мировыми именами, которые во главу угла ставили высокий профессионализм, духовность и, конечно же, подлинный патриотизм, тот, что ревзиным видится "прибежищем негодяев". Нахватавшись верхушек, поначитавшись "умных" книжек, вскочил сей типичный образованец на беспородного конька ксенофобии и машет своим зазубренным мечом-кладенцом направо и налево, стремясь доказать самому себе ничтожность и второсортность русской нации и лапотность её культуры.

Первый материал г-на Ревзина, неприятно поразивший меня, касался вечера, состоявшегося в Российском фонде культуры по случаю 90-летия со дня рождения крупнейшего русского ученого Л.Н.Гумилева. Для Ревзина историк, географ и философ Лев Гумилёв ненавистен так же, как и его благородный мужественный отец Николай Степанович — блестящий поэт и бесстрашный воин.

Предложили мне тогда друзья и ученики Л.Н.Гумилева ответить пасквилянту. Но, как говорил Пушкин, вытирать плевки негодяев с барского платья — дело лакеев, а не хозяев. На дуэль Ревзина за то, что представил он меня "обрюзгшим мужиком в сивой бороде", не вызовешь. А скажешь правду о ревзинской физиономии, словно сосканированной с портрета его духовного подельника — вертлявого шоумена Швыдкого, и упекут тебя за разжигание национальной розни. Тогда я благоразумно промолчал. Но потоки грязи, которые вылил доморощенный искусствовед на Павла Третьякова и его детище — главную галерею России, в связи с юбилеем великого благотворителя и собирателя произведений искусства, не позволили мне снова смолчать. Мелким купчишкой, хозяином провинциального музейчика представил Ревзин одного из светлейших умов России, посоветовав нам, вместо Третьяковской галереи, почаще ходить в Музей изобразительных искусств на Волхонке. Там и Пикассо, и Матисс, и импрессионисты. А в Лаврушинском — так, мелочь пузатая. Прочитав мою отповедь разболтавшемуся образованцу в газете "Труд", Ирина Александровна Антонова спросила меня: неужели и вправду ругательные слова о Третьяковке прозвучали на страницах "Коммерсанта"?