А мне видится целостный, всех в себя вбирающий, по сути, имперский Николай Гоголь. И герои его, даже самые отъявленные уроды, открываются нам теми или иными человеческими душевными качествами, ибо Гоголь и в таких старался найти "идеал того, чего карикатурой стал урод" ("Что такое губернаторша", 1846).
Можно искренне смеяться над ярчайшими гротескными гоголевскими образами. Но со смехом мы приходим к пониманию души человеческой. Ему, в силу гениальности и всеобъемности, явно не хватало одного обличительства или социальной сатиры, пародийности или неких юморесок. Конечно, можно прочитать и так, как читает нынче Гоголя Вячеслав Пьецух. Но его, как и любых ортодоксов и обвинителей, видевших в Гоголе лишь юмориста или пасквилянта, Николай Васильевич Гоголь сам же из своей дали опровергает: "Вовсе не губерния и не несколько уродливых помещиков, и не то, что им приписывают, есть предмет "Мёртвых душ"… Ключ от неё (тайны романа. — В.Б.) покаместь в душе у одного только автора…"
И ключ этот явно не в одном волшебстве русского языка, как считал Владимир Набоков: "Его произведения, как и всякая великая литература — это феномен языка, а не идей… На этом сверхвысоком уровне искусства литература, конечно, не занимается оплакиванием судьбы обездоленного человека или проклятьями в адрес власть имущих…" Впрочем, даже и сам Владимир Набоков не сводим (как бы он сам этого ни желал) к одному феномену языка. Ни социальность "Дара", ни чувственность "Лолиты", ни явная политичность "Других берегов" не дадут читателю увидеть в Набокове лишь тонкого стилиста.
О Николае Гоголе и говорить нечего. Он сам за себя говорит: "Да и как могло быть иначе, если духовное благородство есть уже свойственность почти всех наших писателей". А из духовного благородства естественно проистекает и склонность к "подвигам, предпринятым во глубине души", и надежда прежде всего найти в своей прозе ключ не к языку, а "к своей собственной душе, когда же её найдешь, тогда этим ключом отопрешь души всех…".
Найдя человеческое даже в уроде, далее он ищет в этом человеческом и проблески божественного, христианского понимания мира.
Этим поиском православного начала и в герое, и в уроде Николай Васильевич Гоголь показывает себя глубочайшим русским православным писателем, каких бы ярлыков ни навешивали на него со всех сторон.
По сути, он был русским имперским националистом всю жизнь: от "Вечеров…" до "Мёртвых душ", от "Тараса Бульбы" до "Шинели".
Впрочем, это дает нам всем и толику оптимизма. Если сегодня — гоголевское время, и весь наш русский мир — живые гоголевские типажи, то и в этих самых отъявленных уродцах может проснуться нечто христианское, человеческое, героическое, божественное. Осколки русского мира, как и осколки восприятия Гоголя, вновь соединятся в единое целое. Дожить бы!
Евгений Нефёдов ЕВГЕНИЙ О НЕКИХ
Птица-тройка, Русь родная! И куда же ты опять, доли завтрашней не зная, так летишь, что не унять?
Двести гоголевских лет вопрошают следом: "Дай ответ! Дай ответ!" Не даёшь ответа…
Мы прошли такую школу!.. И каков итог для всех? Снова — время хлестаковых, снова — чичиковых век!
Почему важней Побед — звонкая монета? Дай ответ! Дай ответ! Не даёт ответа…
Николай Васильич, друже, ты творил и смех, и грусть. А сейчас о мёртвых душах — настоящих! — плачет Русь.
Где причина наших бед? Власть, за двадцать лет-то — дай ответ. Дай ответ! Не даёт ответа.
Эх, непросто выжить нынче — что юнцам, что старикам. Всё орава "городничих" прибрала к своим рукам.
Чем ты лучше, "высший свет", остального света? Дай ответ! Дай ответ!!! Не даёт ответа!
…Начинается апрель датою великой. Но и славную шинель рвут на части лихо!..
Что ж в тебе согласья нет, круг "гоголеведов"? Дай ответ. Дай ответ. Не даёт ответа…
На Днепре ж один "знаток" переводит с чувством русский гоголевский слог, но — без слова "русский"!
Чи сдурел ты, брат-сосед? Чи вказивка это? Дай ответ. Дай ответ! "Нэ дае" ответа…
Да и что тут отвечать? Бог ему — судьёю… Мы же вышли отмечать — вечное, святое!
Кто отроду не согрет Гоголевским светом? Дай ответ. Дай ответ. Не дают ответа.
Потому что — нет таких! В счастье и в страданье, он — не "наш", не "ваш", не "их". Он — от мирозданья.
Пусть к нему из века в век тянется планета: "Дай ответ! Дай ответ!"