Из всех наших киноизданий напрочь исчезло имя Ива Монтана, что уж там говорить о вечно замученной Симоне. Передо мной на столе лежит труд Жан-Пьера Жанкола "Пятая республика", изданный "Радугой" в "оруэлловском" 1984-м. Её подраздел "Фильмография" ясно свидетельствует: ни в какой "Дзете" Ив Монтан не играл; не играл он и в других фильмах. Что же касается "Признания", то значение его оказалось сильно преувеличено тотальным замалчиванием; вычёркивание имени Монтана лишь разожгло интерес. Так в перестроечные годы люди набрасывались на свежий "Огонёк", чтобы узнать "всю-правду-о-сталинских-репрессиях". Там, между прочим, печаталась иногда ещё и отличная поэзия и проза, но народ не обращал на неё внимания, перелистывая страницы в поисках новых разоблачений. То же и с "Признанием": при близком рассмотрении оказалось, что более тоскливой кинокартины не знала Земля. Понятно, что иностранцев, не живших при социализме и привлечённых сенсационностью темы, это интересовало не в первую очередь. Не интересует и нас. Вернёмся к создателям "Дзеты".
Непросто - хотя и совсем по другим причинам - обстояло дело и с Микисом Теодоракисом: сразу после путча 1967-го года его посадили за колючую проволоку. Музыкальные партитуры переправлялись через границу любыми способами, ни один из них не был легальным. Заслуга "Дзеты" ещё и в том, что картина привлекла внимание всего мира к судьбе греческого композитора, кстати, лауреата премии Ленинского комсомола (1967). Через год после выхода фильма Теодоракис был освобождён и укрылся в Париже. А центральная тема, использованная в "Дзете", впоследствии продолжила свою жизнь в "Маутхаузенской кантате", посвящённой узникам того самого концлагеря, где отдал свою жизнь генерал-лейтенант Карбышев. Положенная на стихи Иакова Камбанелиса, она на разные голоса звучит там на многих языках, напоминая не только об ужасах нацизма, но и… о "Дзете" Константиноса Гавроса.
Нельзя обойти вниманием и Жака Перрена. Симпатяга с грустинкой в ясных глазах с юных лет никак не желал работать и учиться, предпочитая блистать в кино и на сцене. В 15 лет он уже был звездой театра, в 20 сыграл у Дзурлини ("Девушка с чемоданом"), после чего мог не беспокоиться за своё будущее. В отличие от своего однофамильца Франсуа, рассеянного недотёпы из комедий с Пьером Ришаром, Жак Перрен оказался везучим. Кинематографисты наперебой выстраивались в очередь, чтобы заполучить его в свой проект. Очередь была длинной, такие мы видели разве что при Горбачёве, да и то за всяческой ерундой. Здесь же речь шла о высоком искусстве. Его создавали Жак Деми, Пьер Шёндёрфер, Витторио де Сета… Оказался в этой шеренге и Коста-Гаврас. Сыграв в двух его фильмах, Перрен взялся продюсировать "Дзету".
К этому процессу молодой человек подошёл вдумчиво. Прежде всего была основана студия "Reggane Film". При этом Перрен не интересовался суммированием долевых участий, авансов, гарантий, прочей хитрой бухгалтерией. Как говорил герой другого великого французского фильма, снятого чуть раньше: "Мой отец был счетоводом. И всю жизнь ходил с папкой из прессованного картона под мышкой. А я с крыльями родился!" Перрен просто приходил к толстосумам и просил у них денег, улыбаясь обворожительной улыбкой. Отказать было невозможно. Собранных финансов с лихвой хватило на "Дзету" - масштабную и сложную постановку. А на оставшиеся Перрен отснял немало сольных проектов, в диапазоне от "Войны в Алжире" до "Видов Камеруна". Он продолжал сотрудничать с крупными мастерами, появившись в "Пустыне Тартари" у Дзурлини, а также в "Крабе-барабанщике" Шёндёрфера, наследника традиций Киплинга и Конрада, великого пропагандиста всех проявлений войны.
Предвижу удивление читателей. Как вышло, что весь такой прогрессивный Жак Перрен играл у милитариста? Как получилось, что у него же зачастую снимался Бруно Кремер, другой "фирменный" актёр фильмов Коста-Гавраса? Просто - искусство требует жертв. И ради художественной правды жертвовать приходится чаще всего убеждениями, если они идут с ней вразрез. Тем более, что крайне левые и крайне правые по своей сути находятся в одной точке круга. Окружности неприятия обыденности.