Далее Аверинцев противопоставляет народную трезвость — бравадам утробного плебейского юмора. Так и хочется сказать: "новорусского" юмора. Того юмора, который склонен бравировать и эксцессами смеха, и эксцессами обжорства, и эксцессами пьянства, и сексуальными эксцессами. Но народная трезвость противопоставляется Аверинцевым не только такому плебейскому эксцессионизму, но и изысканным мечтаниям рафинированных элитариев о некоем "вечном смехе". Приведя в этой связи заключительную строку из стихотворения Г.Гессе "Бессмертие" ("Холоден и звездно-ясен наш вечный смех"), Аверинцев далее пишет: "Здравомысленная традиция христианских народов может отыскать место для вечного смеха — разве что в Аду, а для непрекращающегося смеха — в непосредственном соседстве Ада, например, там, где адское существо принуждает человека хохотать до смерти" .
Куда там Лосев! Тот про Рабле говорит с пророческой прямотой, граничащей с грубостью: это — сатанизм. И тем самым нарывается на упрек в прямолинейности, ортодоксальности. Кроме того — поди-ка еще прострой связь между Рабле и Бахтиным! "Может быть, Рабле и сатанист… Но Бахтин — литературовед. Вы ему что, запрещаете исследовать религиозно небезупречного автора? Ну, батенька, Вы даете! Этак Вы много что не позволите исследовать — не только Лотреамона и Бодлера, но и Байрона!"
Предвидя подобные возражения, Аверинцев обвиняет в сатанизме не какого-то там Рабле, а самого Бахтина. Превратная интерпретация изысканной статьи Сергея Сергеевича? Отнюдь нет. Аверинцев цитирует бахтинское кощунственное восхваление смеха, проводит параллель между этим восхвалением смеха и вечным смехом Гессе, переходит от вечного смеха Гессе к смеху как адской стихии.
А значит — обвиняет Бахтина (не Рабле, а Бахтина!) в прославлении "вечного смеха", место которому в Аду или там, где "адское существо принуждает человека хохотать до смерти".
Плебейские эксцессы смеха (а также обжорства, пьянства, секса, сквернословия — мало ли чего еще) плюс элитарное смакование адского "вечного смеха". Это ли не формула нынешнего нашего бытия, которое вполне можно назвать "русским адом"? "Единство во смеху" между обыдленной элитой и обыдленным охлосом… Разве не это явлено нам в череде телевизионных кривляний, названия которых могут меняться при сохранении главного — эксцессно-смехового начала в каждом из этих кривляний? "Аншлаг", "Дом-2", "Comedy Club"… Сколько же всего этого! А пресловутые "гы-гы-гы", сопровождающие каждую реплику героев пошлых фильмов?
Да, это заимствовано нашими пошляками у западных пошляков. Ну, и что? Бахтинская смеховая культура, превращенная в большое политическое действо, в мистерию общемирового масштаба — только это и надо обсуждать. Только это соразмерно выдвинутой идее о стратегическом и метафизическом союзе между нашими псевдоконсервативными элитариями, вызвавшими из небытия "великого Бахтина", и их западными собратьями.
Дегуманизация через смеховую и иную эксцессность… Утопление человека и человечества в адском и именно адском смехе ("вечном смехе")… Что если под вопли о недопустимости построения рая на земле некая когорта любителей Бахтина и Рабле хочет построить ад на земле? На земле вообще, и на нашей в первую очередь? Одно дело — ритуальные восклицания "Добро пожаловать в Ад!", адресуемые врагу. Другое дело — когда Ад для русских сооружает "орден" поклонников Бахтина, именующий себя "русским".
АД И СМЕХ… Хочу дополнить размышления Аверинцева — цитатой из романа Томаса Манна "Доктор Фаустус". Вот что говорит в этом романе черт, "визгливо хихикая": "…"здесь прекращается все" — всякое милосердие, всякая жалость, всякая снисходительность, всякое подобие респекта к недоверчивому заклинанию: "Вы не можете, не можете так поступить с душой". Увы, так поступают, так делают … в глубоком, звуконепроницаемом, скрытом от Божьего слуха погребе — в вечности. … В звуконепроницаемой глубине будет весьма шумно, пожалуй, даже чрезмерно шумно от урчанья и воркотанья, от воплей, вздохов, рева, клекота, визга, криков, брюзжания, жалоб, упоения пытками, так что не различишь и собственного голоса, ибо он потонет в общем гаме, в плотном, густом, радостном вое ада, в гнусных трелях, исторгнутых вечным произволом безответственного и невероятного. Не забудь и о чудовищных стонах сладострастия, ибо бесконечная мука, не встречающая отказа со стороны терзаемых, не ведающая никаких границ, вроде коллапса или обморока, вырождается в позорную похоть, отчего люди, обладающие некоторой интуицией, и говорят о "сладострастии ада". Таковое связано с элементом насмешки и великого надругательства … и включает в свои атрибуты мерзкие жесты и жеребячий смех" . (Томас Манн, Собрание сочинений, М., Гослитиздат, 1960, том 5, стр. 319-320).