Сходясь с врагом на стенах в рукопашной.
Он был ковчегом среди вод кромешных,
Вместилищем молитв, страданий, слез.
Счастливый голубь на рассвете вешнем
Нам ветку расцветавшую принес.
Он был тот деревянный "ястребок",
Встречавший в небе "мессершмидтов" стаю.
Прострелен бак и разворочен бок,
Но он летит, стрекочет и стреляет.
Он был, как сокровенный монастырь,
Где пишут летопись молчальники-монахи.
Он был, как йод, как спирт, как нашатырь,
Для раненых бойцов, не знавших страха.
Он был последний праведный окоп,
Где взвод бойцов сражался за страну.
Он был прицел, бинокль, перископ,
В котором враг взрывался и тонул.
Он был набат, который грохотал,
Костер сигнальный, что в ночи горел.
Он был герой, который хохотал,
Когда его толкали на расстрел.
То становился белыми бинтами,
То простыней, разорванной на клочья.
То рокотал могучими винтами,
Летел бомбить Берлин ненастной ночью.
Он был трибуной, рюмочной, молельней.
Он пах бензином, порохом и кровью.
То был подобен песне колыбельной.
То храпу сиплому солдат из Приднестровья.
Вино мы пили, женщин мы любили,
Философы, поэты, музыканты.
Тех женщин и философов убили
В огне, под пушек танковых раскаты.
Был "День" рожден для солнечного света.
" Я — бабочка! Я — ангел! Я — лечу!"
Когда горел в пожаре Дом Советов,
Он налетел на страшную свечу.
Он был в бою и не избегнул пекла.
Его сожгли, растерли до пылинок.
Он превратился в прах, в пригоршню пепла.
Но вдруг вспорхнул — цветок неопалимый.
Стоит икона в храме озаренном.
Огней и нимбов чудная река.
Святых героев ряд непокоренный.
Защитников священных баррикад.
Я перед ними помолюсь в поклоне.
Всех помяну, кто были мне близки.
И поцелую на доске иконы.
Неопалимой розы лепестки.
Евгений Нефёдов ЕВГЕНИЙ О НЕКИХ
Слава героям! Их подвига дату, их имена — помянем. Но, как добавил поэт когда-то, поговорим… о дряни.
Ибо уж если нами и впрямь — прошлое не забыто, то не должна быть забыта и дрянь, чьи руки — в крови убитых…
Дрянь той порою — куда ни глянь — вылезла повсеместно: и на престоле расселась дрянь, и в министерских креслах.
И генералы, вздымая длань, ей присягали тупо. Прессу, эфир и экраны дрянь в свой превратила рупор.
Те, кто вчера нас учил нести Знамя, что всех багряней, — вдруг развернулись на полпути и побежали к дряни.
И одурев, как от зелья — пьянь, от торжества "свободы", на непокорных швырнула дрянь — танки и пулемёты!
Тело измученного Дворца — хищные, как пираньи, до истощения, до конца рвали служаки дряни.
Повелевали: а ну-ка, встань — к стенке!.. И до рассвета — на пораженье палила дрянь в нас и во власть Советов!..
Дрянь добивала в упор людей чёрной осенней ранью… Но посегодня палач-злодей — так и не назван дрянью!
Даже напротив: уйдя за грань жизни своей тираньей, после себя он оставил, дрянь, тоже немало дряни.
…Дрянь не приходит из ниоткуда. Разве секрет, миряне: в землю ещё со времён иуды падали зёрна дряни.
Дрянь заражает и поражает души, как воду в кране. И не горят ни в каком пожаре сорные всходы дряни.