В связи с этим надо обсудить такое горькое наблюдение. Уже лет восемнадцать, как появилась возможность создавать разные группы людей единых взглядов. Много было и попыток такого толка объединения на русской национальной государственной основе, в некоторых из них я и сам принимал участие. И надо признать, что никакого русского патриотического движения так и не возникло. И это почти ведь за 20 лет! Этому можно дать два объяснения.
Вариант "а" — это типичный признак умирания нашего народа. То есть русский народ вымирает, чему можно было бы указать ряд причин, но они (причины) самый факт не отменяют. Такой вывод может быть подкреплён и другими наблюдениями, например, отсутствием какой-либо реакции на притеснение русских в Латвии, Эстонии, в Чечне при власти Дудаева, в Будённовске и т.д.
Но даже если принять и такой, самый пессимистический вывод, остаётся вопрос: что же, русский народ уйдёт из истории, как ушла когда-то цивилизация майя в Центральной Америке, останки которой скрыты джунглями? Неужели наша тонкая культура, основанная на специфических психологических особенностях русского народа, ничего не передаст будущему человечеству? К этому вопросу мы ещё вернёмся.
И второй вариант "б" — заключался бы в том, что патриотическая интеллигенция, формировавшая все те движения, о которых шла речь, исходит из одного мировоззрения, а в народе постепенно вырабатывается какой-то другой подход к жизни. Все попытки создать какое-то патриотическое движение формулировались в некоторых декларациях или манифестах, и все они, безусловно, исходили из какого-либо французского взгляда вроде такого призыва: "Итак, вперёд, сыны Отчизны! Для вас день славы настаёт". И до сих пор господствует такое настроение, что народ — это стадо, которое нужно хорошенько возбудить, побольше упрекнуть, только тогда оно станет способным к действиям, но в чём заключаются эти действия, до сих пор не ясно.
И это берёт начало ещё в советское время, с антикоммунистических призывов. Я знал в те времена таких антикоммунистов, свято веровавших, что стоит избавиться от власти коммунистической партии, и всё как-то наладится само собой — достаточно захватить Кремль хоть одной ротой, хоть дивизией. Но оставался за кадром вопрос: что же будет на следующий день? Можно, конечно, сменить политбюро, но вряд ли оно окажется лучше, чем предшествующее. А новый социальный уклад? Ведь он не может быть создан ни командиром роты, ни командиром дивизии, он вырабатывается народом по каким-то неведомым нам законам. И только когда его контуры проясняются, приходит тогда время вождей, может быть, даже и командующих ротой. То есть сейчас важно понять, что же происходит в гуще народа.
Меня поражает одно явление. Никогда, живя в нечеловеческих условиях, когда годами не платят зарплаты и пенсии, при отключении энергии, сидя в темноте и холоде, русские не становятся шахидами. Вообще не популярны столь знакомые формы протеста: террор, создание своих партий, может быть, подпольных, баррикады, забастовки… Слышно о совсем другой реакции: голодают. Сколько я знаю, это нечто совсем новое в истории. Мне, по крайней мере, неизвестно ни одного такого прецедента. Тогда создаётся впечатление, что патриотическая интеллигенция и народ говорят на разных языках — так, что один другого не понимает. Это похоже на хождение в народ в 70-е годы XIX века.
Если же рассуждать о нашем будущем, то такое рассуждение имеет смысл, только если предполагать, что это будущее у нас есть. Тогда жизненно важными становятся наблюдения, сделанные Гумилёвым. "Антисистемы, — говорит он, — существуют очень долго, меняя свои вместилища. А если им приходится сменить символ веры и догмат исповедания, не беда". Это сказано как будто специально о перевороте 1989-91 годов, хотя написано гораздо раньше, но имеет и прямое отношение к нашему будущему. Кажется, что один раз попав во власть "малого народа", большой народ обречён, так как будет создано неустойчивое общество, которое погибнет в возникшем кризисе, но сам "малый народ" изменит символ веры, как говорит Гумилёв, и захватит власть в новом обществе, столь же нежизнеспособном, и т.д.
Вот вы, Игорь Сергеевич, обратили моё внимание на очень интересный пример, рассмотренный Гумилевым, — на опричнину. Прежде всего здесь интересно то, что Гумилёв утверждает, что опричнина не была социальным явлением. Это не был, например, террористический путь утверждения власти дворянства вопреки старинному боярству и так далее, как писали раньше. Интересно, что такой взгляд нашёл подтверждение уже в последнее время. Гумилев считал опричнину типичным проявлением антисистемы. Как он говорит, официально опричнина просуществовала семь лет. Она была упразднена в 1572 году. Несколько её вождей: князь Вяземский, князь Черкасский, Грязнов и Басманов были казнены, но большинство ушло в дворяне, монахи, приказные и т.д. Как пишет Гумилёв, "бывшие опричники остались самими собой. Они чувствовали, думали так же, как и до ликвидации опричнины". По-видимому, это есть пример того, как антисистема может сменить символ веры. Влиянием этого слоя Гумилёв и объясняет Смуту. В Смуте же весь этот слой и погиб. Как пишет Гумилёв: "Второе ополчение (это ополчение Минина и Пожарского) было лишено всех традиций опричнины и всех людей, которые были так или иначе с опричниной связаны". Это был довольно редкий пример полного избавления от власти "малого народа".