Эту версию косвенно подтверждают и блуждающие в Сети ролики с красочными рассказами сельских женщин об изрядных выходках и прочих проказах суздальского батюшки .
Еще одна версия связывает шум вокруг Боголюбова с проталкиванием так называемой ювенальной юстиции. Поскольку против "ювенальных технологий" выступает боль- шинство верующих, подавить их сопротивление, поставить под удар систему монастырских приютов — вот что дает "ювенальным технологам" постоянная возгонка темы истязаний детей в Боголюбове.
Версия, которая популярна в самом монастыре, связана с прошедшей недавно переписью населения. Дело в том, что монахини, послушницы, трудницы, подсобные рабочие, а также прихожане храмов, благочинная, настоятельница и духов- ник Боголюбского монастыря открыто заявили о своем осмысленном и консолидированном отказе участвовать в означенной переписи. Таким образом, не нарушив ни единый закон (участие в переписи — дело добровольное), монастырь фактически поставил себя вне закона, проявив коллективное, демонстративное неприятие "священных" инициатив российской власти.
В этом году осеннее наступление на обитель отмечено серией статей псевдомировоззренческого характера. Основная мысль этих заметок такова: "Стоит ли удивляться зверству тех, кто почитает Ивана Грозного и Сталина?"
В газете "Татьянин День" вышла статья Ксении Лученко
(обратно)Александр Проханов — Сергей Кургинян КРАСНЫЙ ТРИУМФ НА ПЯТОМ КАНАЛЕ
АЛЕКСАНДР ПРОХАНОВ. Сергей Ервандович, я хочу поздравить тебя с триумфом, может быть, этот триумф — один из пиков твоей духовной и политической карьеры. Потому что твоя работа на Пятом канале является крупнейшим политологическим событием России последних месяцев. То, что тебе удалось сделать, а именно вскрыть этот саван, этот саркофаг, в котором десятилетиями было погребено сознание страны и народа, — это огромный национальный подвиг. Передача была затеяна либералами как суд над советским периодом. Они пытались через эту передачу реализовать свою давнишнюю надежду на "красный Нюрнберг", на котором хотели распять советизм и сталинизм. Но произошло поразительное явление, когда вместо красного Нюрнберга по существу состоялся суд над российским либерализмом. А ты был не просто главным обвинителем на этом процессе, но и главным экзекутором, потому что рейтинги, которые показывают эти передачи, а максимальным был результат 97 на 3 процента в твою пользу, говорят о том, что общественное сознание сегодняшнего российского и русского народа — красное, советское, иногда радикально красное, сталинистское.
И это — огромная загадка, потому что все 30 лет со времени перестройки антисоветизм и антисталинизм были не просто идеологемой победивших либералов, но и под это были подвёрстаны гигантские технологии. По общественному сознанию России молотили из всех орудий: из грубых, из утончённых. Народу попытались сделать лоботомию. Но ничего желаемого для либералов не произошло, сознание народа не изменилось. Мы живём в России, народ которой — красный, советский, но власть с её институтами и уложениями абсолютно не поглощает, не вмещает эти красные энергии. Между властью и народом пропасть. А между либералами, которые во многом отождествляют власть, пусть и не до конца, и народом — просто бездна непреодолимая. Это данность.
Что с этой данностью делать? Как с ней должна обойтись власть? Как с этой данностью должна обойтись либеральная рафинированная среда? И как с этой реальностью должна обойтись политическая патриотическая среда, которая, хотя и очень слаба, но всё-таки существует?
СЕРГЕЙ КУРГИНЯН. Либеральная рафинированная среда — это своего рода антисоветская тоталитарная секта. Она — как кочан капусты. В кочерыжке — тысячи особо привилегированных "либероидов". В промежуточном слое — сто тысяч просто привилегированных "либероидов". На периферии — 900 тысяч "либероидов", не привилегированных, но особо фанатичных.
Чем-то это напоминает западенское меньшинство на Украине. Только там все построено на самостийности. А тут… Меньшинство говорит с большинством на языке апартеида. Вопиющим образом нарушает все мыслимые нормы западной и мировой политической культуры. Мы теряем способность удивляться. Мы уже не спрашиваем "либероида": "Мил человек, да разве может либерал называть большинство "охлосом"? Разве он может говорить, что большинство — это ходячие мертвецы? Разве он может…"