Для России — напротив, более чем 10%-й прирост "внутреннего рынка" благодаря демографическому потенциалу Казахстана чрезвычайно значим и сам по себе, даже без учета всех социально-экономических интересов и культурных символов (Южная Сибирь, целинные земли, восстановление единства Транссиба, Байконур, Медео и т.д.).
Никаких перспектив внутри "китайского мира" (или "китайского проекта") для казахской "элиты" не предусмотрено, она их иметь не может и не будет по определению. В то же время, внутри "российского мира" такие перспективы для неё не только возможны, но и фактически гарантированы многовековым опытом русско-казахских отношений.
Определенную роль в реинтеграции Казахстана, несомненно, играют и узбекско-казахские противоречия, поскольку в нынешней геостратегической конфигурации среднеазиатских республик главным региональным "центром силы" становится вовсе не Астана, а Ташкент.
Что касается государств-участников ЕЭП и Таможенного союза, то создание таких реинтеграционных структур вполне соответствует их национальным интересам.
Для Белоруссии, которая с середины 70-х годов выступала "сборочным цехом" Советского Союза, критически важен свободный доступ на традиционный для неё российский рынок сбыта, но еще важнее — поставки дешевых энергоносителей, обеспечивающих конкурентоспособность белорусской продукции на внешних рынках.
В не меньшей степени Минск заинтересован в увеличении транзитных товарных потоков (в том числе — китайских) из России в Европу и из Европы в Россию. Таможенные сборы даже в нынешних условиях составляют от четверти до трети доходов белорусского бюджета.
К тому же, нарастающее отвержение Западом Александра Лукашенко как "последнего диктатора Европы" и давление на Республику Беларусь практически не оставляют Минску другого выхода, кроме максимально возможного (без утраты политического суверенитета) сближения с Россией, что было проявлено и в создании Союзного государства (с 2000 года), и в поддержке всех других реинтеграционных проектов на постсоветском пространстве, включая создание Таможенного союза и ШОС.
То есть речь идёт об одновременном усилении как геостратегической субъектности, так и геостратегической проектности российского государства. И только во вторую очередь — о непосредственных экономических выгодах, связанных с восстановлением нарушенных, ослабленных или даже полностью разрушенных в процессе "рыночно-демократических реформ" производственных связей. Хотя и этот фактор нельзя считать маловажным: совокупный эффект от формирования ЕЭП для трех стран-участниц оценивается примерно в 200 млрд. долл. за 10 лет, причём, на долю России придётся от 70% до 75% этой суммы.
Несомненно и то, что крупные субъекты российского рынка, особенно — "естественные монополии", пользующиеся поддержкой государства, в рамках Единого экономического пространства получат дополнительный мощный стимул для объединения профильных активов, повышения своей капитализации и снижения себестоимости производимых товаров и услуг.
Для Российской Федерации реализация проекта Единого экономического пространства является жизненно важной прежде всего потому, что в рамках 140-миллионной России ни о какой системной, а тем более — опережающей модернизации социально-экономической системы всерьёз говорить не приходится: не тот объём внутреннего, то есть гарантированного рынка потребления тех или иных инновационных продуктов.
Тем более странным выглядит решение Дмитрия Медведева согласиться на предложение швейцарского президента Мишлин Кальми-Ре, выступавшей в качестве личного представителя Михаила Саакашвили, относительно режима контроля за абхазским и южноосетинским участками российской государственной границы — в обмен на снятие официальным Тбилиси возражений против принятия РФ во Всемирную торговую организацию (ВТО).
Как заявил по этому поводу заместитель министра иностранных дел Грузии Серги Капанадзе, "в ближайший период Швейцария выберет частную компанию и определит для нее мандат, в соответствии с которым эта компания будет осуществлять мониторинг торгового коридора между Грузией и Россией". Не получается ли в таком случае, что речь идёт, во-первых, всё-таки о фактическом признании Кремлём Абхазии с Южной Осетией частями таможенной территории Грузии; а во-вторых — о том, что два участка нашей границы будут находиться под фактическим контролем иностранных "наблюдателей" и "посредников", которые, как стало известно, будут фиксировать "перемещение грузов" не только по земле, но и по воздуху, и по воде? Разве не понятно, как может быть использовано подобное право и какого рода информация может быть вброшена через подобную компанию в мировое медийное пространство?