И среди всего этого бодро-утомительного марша ныл маленький мальчик.
— Я хочу на ручки и домой!
Таких маленьких мальчиков и девочек было много. Вначале оживленные, обрадованные новизной, пестротой флагов и плакатов, они шагали бодро, даже подгоняли своих мам и пап… Не пройдя и середины… они уже тоскливо плелись, просясь на ручки и домой.
— Мама, — просил кучерявый мальчуган лет шести, — когда закончится, когда домой?
— Мы работаем, — сурово ответила мама. — Свободу Юлии Осиповой и политзаключенным! — отвернув от сына лицо к народу, кричала она, высоко поднимая фотографию какой-то женщины с ребенком. — Верните мать сыну! — кричала она, глядя на бесконечный ряд полицейских.
Хорошо было лишь тем мальчикам, кто вышел выразить свою гражданскую позицию на папиных плечах. Свесив оттуда ножки, они деловито, сверху вниз, разглядывали толпу. Почему-то у всех таких мальчиков на груди красовались белые ленточки, а в руках были белые шарики. Дети имперцев смотрели на них с завистью — хорошо им — этим… либералам.
Вышли на проспект Сахарова. Широченный перекресток. Впереди бьют барабаны, развиваются флаги: красные, синие, оранжевые, радужные, — педерасты держали свои флаги выше всех, чтобы все видели, кто идет! Позади — жиденькое малолюдье не определившихся, но очень стремящихся к свету людей. А слева и справа — солдаты. Страшные! В бронежилетах и касках солдаты-срочники, маленькие мальчики, которых привели сюда за ручки папы-офицеры и поставили их здесь охранять вот всех этих… митингующих. А митингующие…
А митингующие, увидев солдат, бросились на них со своими видеокамерами и смартфонами, и давай фотографироваться на фоне страшных солдат. Как они только ни фотографировались — только в обнимку к солдатам не лезли, а так — в такие невозможные позы вставали, что и говорить совестно.
А в середине, уже и не шел, плелся, тот самый мальчик, который еще час назад бодро и беззаботно бегал под бело-желто-черным флагом — трехлетний мальчуган. Он плелся и, забыв, что он русский, что он на Марше, что у него на плече флаг Российской империи, ныл:
— Пить хочу, мама, я пить хочу, — мужественно ныл, не ревел, не орал, просто тихо по-детски ныл, как ноют трехлетние дети, — пить хочу.
Он еще не знал, что через каких-то полчаса, он будет в страхе смотреть, как знакомые его мамы будут, под прицелом видеокамер, драться с какими-то дядьками с черной буквой "А" на красных флагах — драться за Россию.
Лучше б он с бабушкой во дворе остался гулять, на детской площадке...
Из огромных динамиков звучал голос Цоя.
Проспект Сахарова опустел.
Вся толпа сгрудилась у сцены. У полукруглого дома, на ступенях размахивали своими, подло украденными у детства, радужными флагами педерасты.
Словно подводя черту, страшным заградотрядом, ровным строем шли ОМОНовцы. Высокие, плотные, хорошо сложенные, они шли, подгоняя своим строем последних демонстрантов.
— Граждане, поторопитесь, освободите дорогу, сейчас будет восстановлено автомобильное движение, — предупреждал усталый голос из полицейского громкоговорителя. — Граждане, освободите дорогу…
Строй ОМОНовцев прибавил шаг.
Вот бы кому — этим здоровым, плечистым, сильным, свежим парням — нести имперские флаги и кричать:
— Россия — для русских!
— Русский — значит трезвый!
— Слава России!
— Россия, вперёд!
Но они шагали молча и скоро. Впереди были те, кто радел о России. Нужно сохранить для России их революционные сердца.
Пока они друг друга… не перемочили
Денис КОВАЛЕНКО
О предстоЯщей акции 15 сентября я узнала, будучи в шестистах километрах от Москвы — в маленьком городке Курской области. От местного сапожника, который оказался самым политизированным горожанином, встретившимся мне там. Зашла в малюсенькое помещение сапожной мастерской. Была распознана как приезжая. А когда призналась, что из Москвы, сапожных дел мастер пафосно сообщил: "15 числа у вас там состоится великая революция. Переворот". Я ответила, что мы уже и без того двадцать лет вверх головой стоим, какой ещё переворот? План мне обрисовали в деталях: многомиллионная толпа штурмует Кремль, выкидывает окопавшихся там… Воодушевление у сочувствующего революционерам было нешуточное, он как-то заговорщицки подмигивал, намекая, что всего рассказать до поры до времени не может. Но 15 число уже недалеко. Против "окопавшихся" у меня самой невесёлые мысли. Но не каждый, заявляющий себя ныне революционером, — мне друг, товарищ и брат.