— Но мы даже это не можем утверждать, — простонал Глейшер. — Потому что корреспондент прекрасно мог выбрать слово, которое Алексис приберег про запас. Это может быть что угодно.
— Совершенно верно. Тогда единственное, чем этот словарь нам помог, — мы знаем, что в шифре использовалось английское слово и письма, вероятно, были написаны по-английски. Но не обязательно: они могли быть написаны по-французски, по-немецки или по-итальянски — в этих языках тот же алфавит, — но уж точно не по-русски: там алфавит совсем другой. И на том спасибо.
— Если тут замешаны большевики, — глубокомысленно сказал Глейшер, — удивительно, что они не писали по-русски. Это бы удвоило секретность. Русский язык сам по себе ужасен, а уж русский шифр — и вовсе впору повеситься.
— Именно. Я уже говорил, что мне плохо верится в большевистскую теорию. Однако — черт побери! Увязать эти письма с Уэлдоном у меня никак не выходит.
— Хотел бы я знать, — вставил инспектор, — как убийцы, кто бы они ни были, выманили Алексиса на Утюг. А если он туда пришел из-за большевиков, то как Уэлдон и компания узнали, что он там будет?
Выходит, встречу назначили те же люди, что и горло перерезали. Отсюда вывод — кто письмо написал, тот и убийство совершил. Либо Уэлдон с компанией, либо иностранцы.
— Истинно так, царь[178].
— А при чем тут Ольга Кон? — спросила Гарриет.
— Хороший вопрос, — сказал Уимзи. — Это самая большая тайна из всех. Могу поклясться, что она говорила правду. И мистер Салливан, который, несмотря на свою фамилию, ни капельки не похож на ирландца, тоже говорил правду. В разрушенной стене цветок, из щели в камне я тебя извлек, и, как поэт отмечает далее, если бы я мог понять, что такое корень, и листок, и лепесток, познал бы я, кто эту плоть рассек[179]. Но я не могу понять. Кто этот таинственный бородач, пришедший к мистеру Салливану за портретом русской девушки, и как этот портрет, подписанный «Феодора», попал в бумажник трупа? Темная история, Ватсон.
— Возвращаюсь к первоначальному мнению, — проворчал инспектор. — Парень был с придурью, сам зарезался, и дело с концом. Может, у него была мания собирать фотографии девушек и посылать самому себе шифрованные письма.
— Отправляя их из Чехословакии?
— Ну, значит, кто-то делал это за него. Насколько я понимаю, у нас нет обвинения ни против Уэлдона, ни против Шика, а обвинение против Перкинса дырявое, как дуршлаг. Что до большевиков — где эти большевики? Ваш друг, старший инспектор Паркер, наводил справки о действующих у нас большевистских агентах и выяснил, что никто из них в последнее время здесь не появлялся. И известно, что каждый из них делал в четверг 18-го. Вы скажете, что это был неизвестный большевистский агент, но их тут вовсе не так много, как можно подумать. Ребята в Лондоне знают гораздо больше, чем может представить обычная публика. Если бы Алексис и его приятели занялись чем-нибудь не тем, там бы сразу поняли, в чем дело.
Уимзи вздохнул и поднялся.
— Пойду домой спать, — объявил он. — Надо дождаться, пока придут фотографии письма. Жизнь — прах и пепел. Я не могу доказать свои версии, а тут еще Бантер снова меня бросил. Он покинул Уилверкомб в тот же день, что и Вильям Шик, оставив записку, что один из моих любимых носков потерян в прачечной и что он пожаловался управляющему. Мисс Вэйн, Гарриет, если вы позволите мне вас так называть! Будьте моей женой, следите за моими носками и, между прочим, станьте первой писательницей, которая приняла предложение руки в присутствии суперинтенданта и инспектора полиции!
— Не стану. Даже ради заголовков в газетах.
— Я так и думал. Даже рекламой нынче никого не соблазнишь. Слушайте, суперинтендант, давайте поспорим, что Алексис не покончил с собой и его не убили большевики?
Суперинтендант благоразумно заметил, что он не азартен.
— Вновь неудача! — простонал его светлость. — И все же, — добавил он с прежним боевым задором, — я умру, но опровергну это алиби.
Глава XXVI
Свидетельствует гнедая кобыла
Приветствую тебя, алтарь кровавый!
На следующее утро, как и ожидалось, были готовы фотографии найденного на трупе документа. Уимзи сравнил их с оригиналом в присутствии Глейшера и Ампелти и вынужден был признать, что эксперты хорошо справились с задачей. Даже оригинал стал более четким. Реактивы для удаления пятен крови и красителя, а также для восстановления цвета смытых чернил сделали свое дело, а затем пришел черед цветного фильтра, который так искусно помогает объективу выявить один цвет и убрать другой. В результате из всего текста безвозвратно утраченными оказались лишь несколько разрозненных букв. Но одно дело прочитать, а совсем другое — расшифровать. Все грустно взирали на бессмысленную буквенную кашу.
179
Лорд Питер цитирует стихотворение А. Теннисона: