— Хорошо. Я это понимаю. Только играйте по правилам. Не надо обострять эмоции, а потом винить в этом меня.
— Но я не хочу ничего обострять. Я хочу, чтобы меня оставили в покое.
— Вот как! Но вы беспокойная личность. Вечно заварите какую-нибудь кашу. Почему бы не сразиться на равных ко взаимному удовольствию? Я славный боец, как говорил Алан Брек[102].
— И уверены, что победите.
— Только не со связанными руками.
— О. Ну хорошо. Но все это так скучно и утомительно!
Сказав это, Гарриет по-идиотски расплакалась.
— Боже милостивый! — вскричал ошеломленный Уимзи. — Гарриет! Дорогая! Ангел! Изверг! Чертовка! Не говорите так.
Он бросился перед ней на колени, дрожа от раскаяния и волнения.
— Обзывайте меня как хотите, но только не скучным! Я же не такой, как завсегдатаи клубов! Дорогая, возьмите этот, он куда больше и совершенно чистый. Скажите, что вы пошутили! Великий боже! Неужто я все эти полтора года нагонял на вас беспредельную тоску? Как я мог так поступить с порядочной женщиной! Я знаю, вы когда-то сказали, что если за меня кто и выйдет, то только чтобы слушать, как я мелю чепуху, но, наверное, такие вещи скоро приедаются. Что я несу? Чушь, я знаю. Но что же тут поделать?
— Болван! Это нечестно. Вы всегда меня смешите. Я не могу сопротивляться, я очень устала. Вам это ощущение, похоже, незнакомо. Стойте. Пустите. Не надо на меня давить. Слава богу, телефон звонит.
— К черту телефон!
— А если это что-то важное?
Она встала и подошла к аппарату. Уимзи, оставшийся стоять на коленях, выглядел и чувствовал себя в высшей степени нелепо.
— Это вас. Кто-то хочет встретиться с вами в «Бельвю».
— И пусть хочет.
— Кто-то ответил на заметку в «Морнинг стар».
— Господи!
Уимзи ринулся через всю комнату и схватил трубку.
— Это вы, Уимзи? Я знал, где вас искать. Это Салли Гарди. Тут один тип требует вознаграждение. Без вас он говорить отказывается, а мне надо писать заметку. Сейчас он у вас в гостиной.
— Кто он такой и откуда взялся?
— Из Сигемптона. Говорит, что его зовут Шик.
— Шик? Разрази меня гром, уже бегу. Слышите, дитя мое? Шик материализовался! Увидимся в половине четвертого.
И он бросился прочь, как ошпаренный.
— Ох, какая же я дура, — сказала Гарриет. — Круглая, непроходимая дура! К тому же со среды ни строчки не написала.
Она достала рукопись «Тайны вечного пера», с собственного пера отвинтила колпачок и погрузилась в праздные мечты.
Глава XIV
Свидетельствует третий цирюльник
На пороге отеля «Бельвю» Уимзи столкнулся с Бантером.
— Господин, просивший о встрече с вашей светлостью, находится в гостиной вашей светлости, — сказал Бантер. — Я имел возможность рассмотреть его, когда он спрашивал о вашей светлости на стойке регистрации, но сам ему на глаза не показался.
— Не показались?
— Нет, милорд. Я ограничился тем, что тихо уведомил мистера Гарди о его появлении. Мистер Гарди в настоящее время с ним, милорд.
— Вы никогда ничего не делаете без причины, Бантер. Можно поинтересоваться, почему вы решили придерживаться политики скромного самоуничижения?
— На случай, если в дальнейшем ваша светлость пожелает вести за этой личностью слежку, мне представилось предпочтительным, чтобы у нее не было возможности меня узнать.
— О. Следует ли из этого, что у личности подозрительная внешность? Или у вас просто случилось обострение врожденной предусмотрительности? Хотя вы, наверное, правы. Пойду-ка наверх и расспрошу этого типа. А что с полицией, кстати? Мы ведь не можем держать это в секрете от них?
Уимзи минутку подумал.
— Лучше сначала услышать, что он скажет. Если вы мне понадобитесь, я позвоню вниз. Им относили какие-нибудь напитки?
— Насколько я знаю, нет, милорд.
— Странный аскетизм со стороны мистера Гарди. Скажите, чтоб принесли бутылку скотча, сифон и пива. Не может Мильтон — хмелю лишь под силу пути Творца пред тварью оправдать[104]. В данный момент я нахожу, что оправдания требуют очень многие вещи. Но, возможно, услышав рассказ мистера Шика, отнесусь к ним проще. Приступайте к выполнению!
104
Лорд Питер цитирует LXII стихотворение книги «Шропширский па
рень» английского поэта А.Э. Хаусмана, в котором, в свою очередь, процитирована строка из поэмы Дж. Мильтона «Потерянный рай».