— Потерпи два дня, тетя Тасо,— уговаривает ее Кето.— Может, где задержались. На почте тоже люди работают.— Увидела меня через двери, окликнула:—Доментий! Полине письмо из России было? Надеюсь, хорошее?
— Ничего,— говорю.— Спасибо.
— Такая у нас работа: кому горе, кому радость! — и поверх конторки улыбается большим квадратным лицом.
Старуха мое имя услыхала, обернулась, стала трясущейся рукой меня крестить.
— Доментий, сынок, пусть бабушка Тасо умрет за тебя! Твоей добротой живу, сынок. Дай бог, чтобы твоя силушка сто лет не убывала!
...В конце февраля у нас вдруг снег повалил — сразу за пять зим. Дома по крыши занесло. На перевале машины застряли, железнодорожное расписание смешалось. Я кое-как спустился на дежурство. Вижу, на платформе Тасо топчется, руки ломает: коза у нее пропала, позавчера у полотна сухой багульник ощипывала и как сквозь землю. У железнодорожников свои заботы, на Тасо внимания не обращают. А мне жалко стало старую, пошел искать. Около подпорной стенки дорожные рабочие еще осенью яму зачем-то вырыли, там я ее и нашел. Рогатая голова из снега торчит и блеет хрипло. Еле вытащил. Стоит и дрожит, как будто в грузовике по щебенке едет. За рога тяну, пинаю — все без толку. Пришлось взвалить на себя. Шерсть слиплась, вымя замерзло. Дотащил до дежурки, сбросил у печки. А Тасо!.. Вокруг нас кругами ходит, меня чуть касается. «Слыхал в сказках про добрых дэвов? Ты и есть тот дэв, сынок. Ведь без этой красавицы не жилец я. Смерть мне без нее лютая. А теперь и кашки сварю, и творожок заквашу, а когда и молочка попью...»
В парикмахерской тоже дверь и окно нараспашку, и гогот оттуда по всей улице. С тех пор как Джондо в парикмахерской обосновался, каждый день у него сборища. В основном, молодые собираются. Нюхают воздух далеких мест, прихваченный Джондо из заключения. Иногда и мужики заглядывают; бриться не бреются, а так, слушают, как мальчишки о футболе толкуют. Молодежь подкованная — всех футболистов по именам знают. И у кого какая коленка болит...
— Доментий! — из окна парикмахерской высовывается мясистая морда Ушанги Квателадзе.— Что это ты потихоньку мимо крадешься? Или мы для тебя не та компания? Заворачивай оглобли!
— В другой раз, Ушанги.
— Доментий! — он предостерегающе вскидывает руку и грозит мне пальцем.— В другой раз, может, я тебя и не позову. Заходи, потреплемся. В чем мы еще друг другу пригодимся? Мясо наше несъедобное, кости дрянь.— Выходит из дверей, обнимает, тащит за собой.— Если все будешь мимо ходить, друзей порастеряешь. А что сказал умный человек? Не имей сто рублей, а имей сто друзей. Каждый скинется по десятке, это уже тысяча. Верно? — обводит взглядом стоящих у стены патлатых молодцов и оборачивается ко мне.— Это наша смена, Доментий. Те, кому мы с тобой доверяем защиту отечества. Осенний призыв! Поприветствуйте рядового запаса Доментия Гачечиладзе!
— Здравия желаем, товарищ рядовой! — гаркнул парнишка в расстегнутой до ремня рубахе и тесных голубых штанах, и все в комнате загоготали.
— Этот горлопан обученный,— с добродушной ухмылкой объяснил Ушанги.— Никак не отойдет. Сдвиг по фазе. Ну-ка скажи, Гигла, где ты служил?
Парнишка набрал побольше воздуха и пискляво затараторил по- русски:
— Граждане пассажиры, наш поезд следует до станции Кубинка со всеми остановками...— Слушатели встречали его слова взрывом хохота.
Ушанги с довольным видом смотрел на меня.
— Чего это он? — полюбопытствовал намыленный старичок, сидящий в кресле перед зеркалом.
— Мир велик, дядя,— снисходительно сказал кто-то из ребят.— Думал, поезда дальше туннеля не ходят?
— Твоя мать в куклы играла, когда я в Венгрии воевал! — заерзал в кресле старик.
— Ты у нас самый опытный, Доментий, посоветуй, как парню быть? У него там девушка осталась.
— Где? — не понял я.
— Гигла, как это место называется?
— Станция Кубинка!—дурашливо пропищал Гигла.
— Скоро год как демобилизовался, а все забыть не может. Каждый день пьяный. Пропадает человек. Я ему говорю: возьми пример с Доментия Гачечиладзе, поезжай и привези.
— Да она замуж выскочила, сучка! — плаксиво растянул парнишка, и ребята опять рассмеялись.— Чего ржете, кретины!
Я присмотрелся к Гигле повнимательней: похоже, для потехи дружков дурака валяет.
Ушанги его по спине шлепнул.
— Ну и что — замуж! Хоть десять мужей сменила! Скажи, Доментий!