– Я помогу тебе подняться, только пообещай, что что ты не станешь блевать на мои туфли.
– Ну что ж, это справедливо, – сказала я и засмеялась. Это прозвучало немного хрипло, но это однозначно был смех. Да здравствует красное вино!
Ещё пару недель назад я не знала, что вино так чудесно влияет на настроение. Я никогда не выпивала больше одного бокала вина, и этот единственный бокал я вливала в себя только потому, что я не хотела признаваться, что мне не нравится вкус вина, не важно, насколько оно дорогое и особенное. Запах спелых слив, аромат фруктов, лёгкий привкус танина, минеральное послевкусие, бла-бла-бла. Со временем я пришла к выводу, что большинству культивированных любителей вина важен не его вкус, а его действие. Вся эта превозносимая ценность вина была просто предлогом для того, чтобы культурно напиться.
Но всё же что-то в этом было.
При этом если у кого-то и имелась причина напиться, так это у меня. Мне было двадцать шесть лет, и четыре недели назад я стала вдовой. А три недели назад брат моего мужа вчинил мне иск по поводу возврата «большой жирандоли в позолоченной бронзе», «позолоченной табакерки в костяном футляре с жемчужным декором» и 6-квартирного доходного дома в Дюссельдорф-Карштадте.
Среди всего прочего.
Если это не было причиной изрядно напиться, то я уж и не знаю.
Дерьмовое равновесие.
– Вы знали, что такое жирандоль?
Симпатичный идиот не ответил. Он поднял меня и поставил на ноги. В моей голове надо всё заново отсортировать. Но было непохоже, что это получится. Я старалась держать глаза открытыми. У меня в животе урчало так, как будто я проглотила какое-то инородное тело.
– А ты знаешь, сколько клеток мозга отмирает при таком опьянении?
– У меня их достаточно, – ответила я.
Мужчина строго посмотрел на меня.
– Ещё пару раз, и ты пропьёшь выпускные экзамены в школе.
Я снова засмеялась.
– Не я здесь самая глупая! Я знаю, что такое жирандоль! Это дерьмовый подсвечник. – Мне на лицо упала прядь волос, и я заправила её за ухо. – В эти дни вообще узнаёшь много нового. Вы, к примеру, знали, что у урны есть ещё и наружная урна? Я могу вам показать, у меня в комнате стоит одна очень красивая.
– Ты живёшь далеко отсюда?
Ах, молодому человеку, кажется, интересно посмотреть на урну.
– Ну да, но не ожидайте чего-то особенного. Выглядит похоже на супницу, которую мои родители унаследовали от тётушки Эльфриды. Интересно, наружные урны разрабатывают специальные дизайнеры или это те же люди, которые проектируют супницы?
Мужчина просто смотрел на меня. Я не могла определить, что было в его взгляде, но лёгкое отвращение явно присутствовало. Я широко улыбнулась ему.
– Вы вообще меня не понимаете, верно? У меня язык заплетается, я знаю, я сама едва могу себя понять, но это ничего, даже как-то забавно, почти как будто я говорю по-польски, верно? Потому что я по-польски тоже могу. Холера, але ми ши щче ржыгачь.
– Где ты живёшь?
– Это был не адрес. Это по-польски означает: «Вот дерьмо, мне плохо». Вас это не интересует, верно? – Я показала на дверь дома Мими и Ронни. – Эт недалеко, но в данный момент мне кажется, что далеко.
Надо отдать мужчине должное – он повёл себя очень по-рыцарски. Одной рукой он ухватил меня за локоть, другую положил мне на талию и повёл меня по дорожке к дому. Я сконцентрировалась на своих ногах и увидела, что на мне по-прежнему домашние тапки.
– Ключ?
Ох. Вот дерьмо. Я забыла его в доме. Как и моё пальто.
– Я могу поспать на террасе, тогда мне не придётся никого будить, – сказала я, но этот тип уже позвонил в дверь. Два раза.
– Пускай твои родители увидят, что ты пьяна, – сказал он. – С тобой могло случиться неизвестно что. Пускай они об этом подумают.
– Тс-с-с, – сказала я. – Сколько, вы считаете, мне лет? Семнадцать?
– Самое большое, – ответил этот идиот. – Собственно, даже в шестнадцать пора знать, как вреден алкоголь.
Дверь открыл мой зять. При виде меня глаза его в ужасе расширились. При этом не я, а он был в одних пижамных штанах, едва прикрывавших довольно-таки волосатый живот. У меня тихо вырвалось: «Холера!».
За ним показалась Мими, которая спускалась с лестницы, завязывая пояс своего халата.
– Что случилось?
– Ничего! Мы просто собирались посмотреть на урну, – сказала я, отчётливо услышав, что это прозвучало как «Нчмпросморурну».
Мужчина по-прежнему крепко держал меня.
– Мне бы хотелось знать, почему она так легко имеет доступ к алкоголю, – с упрёком сказал он Ронни. – Какой толк от закона защиты юношества и детства, если дети имеют дома свободный доступ к папиному винному подвалу?